Падение Берлина, 1945

26 апреля штаб генерала Берзарина посетил Василий Гроссман. В своей записной книжке он отметил, что комендант Берлина - человек достаточно упитанный, с карими глазами и ранней сединой{757}. Он - очень умный, выдержанный и волевой. Гроссман продолжал, что в этот день происходит "рождение нового мира". К Берзарину были вызваны местные бургомистры, директора электростанций, ответственные лица. Пришли люди, ведавшие снабжением города водой, работой канализации, метро, трамваев, газоснабжением, а также собственники фабрик и общественные деятели. Все они получали новые назначения именно здесь, в штабе Берзарина. Вице-директора становились директорами, руководители местного производства делались фигурами общенационального значения. Больше всего Гроссмана впечатлили даже не произносившиеся в тот момент слова, а сами телодвижения и знаки людей шарканье ног, приветствия, шепот. В дверях появился старый немецкий коммунист, вступивший в партию еще до прихода нацистов к власти. Он пришел поучаствовать в строительстве нового государства. Достав из кармана партийный билет, немец пояснил, что является коммунистом с 1920 года. Офицер из штаба Берзарина, посмотрев на этот документ, лишь тихо произнес: "Садитесь".

Как и многие другие русские, присутствовавшие тогда в штабе Берзарина, Гроссман был обескуражен словами одного из новых бургомистров. После того как его попросили организовать рабочие бригады по расчистке улиц, он задал вопрос: "А сколько людям будут платить?" После всего того, что творилось с советскими людьми, угнанными в Германию на рабскую работу, ответ был вполне очевиден. Гроссману показалось, что каждый приходящий сюда немец очень трепетно относился к своим правам. На следующий день, 27 апреля, многие жители города оказались шокированы, когда советские солдаты окружили на южных окраинах города примерно две тысячи женщин и повели их в сторону аэродрома Темпельхоф расчищать его от сожженных машин. Командование Красной Армии желало, чтобы советская авиация смогла использовать посадочные площадки уже в ближайшие двадцать четыре часа.

По мере приближения к центру города (сектор "Z") бои становились все более ожесточенными. То место, откуда был произведен выстрел из фаустпатрона, немедленно накрывалось огнем тяжелой артиллерии или залпом "катюш". Подобная практика напоминала уничтожение заложников в ответ на нападение партизан.

В одном из боев советские солдаты захватили в плен небольшую группу французских эсэсовцев, вооруженную фаустпатронами. Пленный командир подразделения рассказал, что все они до начала наступления Красной Армии на Одере являлись всего-навсего насильственно угнанными рабочими, и лишь затем их переодели в военную форму и вручили оружие. Этим пленным повезло, что советские солдаты оказались столь доверчивыми. Русские тогда, видимо, еще не знали о специальных эсэсовских татуировках.

В тот же вечер произошла гротесковая мелодрама, которая как нельзя лучше характеризовала атмосферу последних дней "третьего рейха". В прихожей гитлеровского бункера неожиданно появился генерал Риттер фон Грайм, которого фюрер вызвал к себе, чтобы назначить на должность командующего люфтваффе вместо смещенного со всех постов Геринга. Генерал был ранен осколком от советского зенитного снаряда. Грайма сопровождала его любовница, летчик-испытатель Ханна Райч, женщина, беззаветно преданная делу фюрера. Пролетая над Грюневальдом, их самолет попал под обстрел и получил много пробоин. Тем не менее Ханна Райч сумела посадить машину рядом с Бранденбургскими воротами. Этот подвиг совершить можно было, только обладая солидным опытом пилотирования и незаурядной смелостью. Выходило так, что Гитлер, желая самолично произвести Грайма в новую должность, едва не погубил его. Добавим, что руководить фон Грайму было уже фактически нечем.

27 апреля генерал Кребс последовал по стопам тех нацистских лидеров, которые уже долгое время обманывали военнослужащих германской армии. Хотя и не говоря напрямую о возможных переговорах с западными союзниками, он тем не менее объявил, что "американцы могут быстро преодолеть те девяносто километров, которые отделяют их от Берлина. В этом случае все изменилось бы в лучшую сторону"{758}.