Читаем Падение Берлина, 1945 полностью

Утром жителям дома показалось, что они отделались достаточно легко. До них уже дошли слухи о том, что творилось в близлежащих кварталах. В частности, была убита дочь мясника, которая попыталась сопротивляться насилию. Невестку Герды, которая также жила неподалеку, жестоко изнасиловали русские солдаты, и вся ее семья решила покончить жизнь самоубийством. Родители этой несчастной повесились, но саму девушку соседи успели вытащить из петли и привести в квартиру Петерсонов. На ее шее были хорошо видны следы от веревки. Осознав, что ее родители умерли, а она осталась жива, девушка забилась в угол и не отвечала ни на какие вопросы.

На следующую ночь жители дома решили наконец покинуть подвал. Все они разместились в одной комнате, поскольку боялись оставаться наедине. Здесь собралось больше двадцати женщин и детей. Фрау Петерсон решила спрятать Гер-ду, свою вторую дочь и невестку под столом, покрытым большой скатертью, свисавшей почти до пола. Это было сделано очень вовремя, поскольку вскоре Герда услышала русскую речь и звуки шагов советских солдат. Один из них подошел настолько близко к столу, что она без труда могла бы дотронуться до его сапог. Солдаты забрали из комнаты трех женщин, среди которых была Кармен, и удалились. Герда хорошо слышала ее пронзительный крик. Ей показалось очень странным, что Кармен постоянно выкрикивала ее имя. Вскоре крик сменили рыдания.

Видя, что русские солдаты заняты другими жертвами, фрау Петерсон приняла отчаянное решение. Она прошептала трем молодым женщинам, сидевшим под столом: "Они еще вернутся", — и повела их за собой. Фрау Петерсон отвела их на самый верх, в свою собственную комнату на полуразрушенном последнем этаже дома. Всю ночь Герда провела на балконе, решив про себя, что обязательно спрыгнет с него, если здесь появятся русские солдаты. Но самой большой проблемой для нее было предотвратить плач маленькой дочери своей сестры. Совершенно случайно Герда вспомнила о солодовых таблетках из рациона люфтваффе, и, как только девочка была близка к тому, чтобы разрыдаться, женщины клали ей в рот очередную таблетку. Лицо ребенка вскоре покрылось коричневыми пятнами, но все же такая тактика оправдала себя.

Следующее утро принесло некоторое облегчение. Часть советских солдат отсыпалась после вчерашнего дебоша, другая — ушла в бой. Это дало возможность женщинам возвратиться в свои апартаменты. Там они обнаружили мятые кровати, на которых ночью развлекались солдаты, а также военную форму брата Герды, лежащую на полу. Очевидно, что она также служила в качестве постели.

Герда подошла к Кармен, чтобы сказать ей несколько сочувственных слов, а также поинтересоваться, почему она так настойчиво выкрикивала ее имя. В этот момент Кармен подняла глаза на Герду и внимательно посмотрела на нее. Та увидела, что они полны ненависти. В следующую секунду все прояснилось. "Почему это была я, а не ты?" — произнесла Кармен. Вот что послужило причиной этих криков. Две женщины больше никогда не разговаривали друг с другом.

Несмотря на то что подобного рода поведение стало широко распространенным среди советских солдат, реальность никогда невозможно было предсказать. Обитатели другого берлинского дома также дрожали от страха, когда после боя к ним в подвал спустился красноармеец, вооруженный автоматом. Однако, подойдя к немцам, он лишь радостно приветствовал их возгласом: "Сегодня на нашей улице праздник!"[748] — и сразу же удалился, даже не отобрав наручных часов. Но следующая волна военнослужащих оказалась более агрессивной. Солдаты схватили Клауса Бёзелера, четырнадцатилетнего юношу, рост которого был выше шести футов. Глядя на белобрысого парня, один из русских военнослужащих прокричал: "Ты — СС!" Этот крик не был вопросом, а именно утверждением. Советские солдаты, казалось, уже решили расстрелять бедного юношу, но за него вступились соседи. Они сумели знаками убедить красноармейцев, что Клаус еще ребенок школьного возраста.

Обладая высоким ростом, Бёзелер, естественно, постоянно ощущал чувство голода. Он не испытывал отвращения, отрезая кусок мяса от лошади, убитой разрывом снаряда. Дома его мать обильно полила эту добычу уксусом и положила в кастрюлю. Советских солдат очень удивило, с какой скоростью берлинцы, которые не были "ни кулаками, ни помещиками"[749], разделали эту лошадь до костей. Зная о том, что русские любят детей, Клаус взял с собой на улицу трехлетнюю сестру. Вместе они подошли к костру, у которого сидели советские солдаты. Те дали им буханку хлеба, а затем добавили к ней еще и кусок масла. На следующий день их накормили супом. Однако вскоре Клаус услышал, что в соседнем квартале произошли случаи жестокого изнасилования, поэтому он решил на целых три дня спрятать свою мать в угольном подвале.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное