Читаем Падение Берлина, 1945 полностью

Вскоре контрразведчики начали сортировать пленников. Тех, кого они отбирали для допроса, отвозили в Имперский институт глазных болезней, расположенный на Ораниенштрассе. Однако следователи отказывались верить тем людям, которые подтверждали, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Генерал Вадис посылал в бункер все большее количество людей для работы с документами. Советским офицерам приходилось действовать в довольно тяжелых условиях. Генератор, вырабатывающий электричество, сломался, и читать различные бумаги приходилось при свете мерцающих факелов. Вскоре воздух наполнился едким дымом — вентиляция также вышла из строя,

Ввиду отсутствия результатов Сталин приказал Берии послать в Берлин еще одного генерала НКВД, который должен был представлять Ставку и постоянно докладывать о ведущихся поисках. Даже офицеры из группы СМЕРШ, работавшей в бункере, не знали фамилии нового начальника[904]. Майору Быстрову и его коллегам было приказано зачитывать все свидетельские показания немцев лично перед этим генералом. Прослушав текст очередного документа, он немедленно шел к телефону и связывался с Берией. Степень секретности была настолько жесткой, что Елене Ржевской в конце каждой копии пришлось расписываться в том, что она знает, какие последствия влечет за собой распространение даже самых незначительных сведений из показаний. Все они считались секретом особой государственной важности.

Когда гарнизон башни зоопарка, состоящий из трехсот пятидесяти человек, наконец капитулировал, полковник Галлер[905] отозвал в сторону советского офицера и сказал ему, что внутри спрятались два немецких генерала, ранее имевшие намерение улизнуть из Берлина. К тому моменту, когда на четвертом этаже здания красноармейцы обнаружили генеральское убежище, один из германских военачальников уже успел застрелиться. Вместе с другими солдатами к его телу подошел и писатель Константин Симонов.

Симонов сумел добраться до Берлина только утром 2 мая. На улицах города все еще были слышны выстрелы из автоматического оружия. Советские бойцы стреляли по зданиям, где засели эсэсовцы, отказывающиеся сдаваться. Симонов считал это сопротивление предсмертными судорогами[906]. Поскольку в зенитной башне зоопарка свет был отключен, поднимавшимся наверх красноармейцам пришлось зажечь факелы. Один из офицеров указал Симонову на небольшое бетонированное помещение. Там с открытыми глазами на красивом и спокойном лице лежал мертвый немецкий генерал, возраст которого не превышал сорока пяти лет. Он был коротко пострижен. В-ладони правой руки немец сжимал пистолет, тогда как его левая рука обнимала тело мертвой женщины — молодой жены генерала. Глаза женщины, красивой и очень хорошо одетой, были закрыты. Симонов заметил на ней английскую блузку с короткими рукавами и серую форменную юбку. Сам генерал был одет в рубашку металлического цвета, высокие ботинки и китель, пуговицы которого оказались расстегнуты. Между ногами генерала стояла бутылка из-под шампанского, на три четверти полная. Кончина этого человека являлась, по мнению Симонова, частью конца "бандитской славы бывшей фашистской империи". Писатель также обратил внимание, что человек, который принимал капитуляцию в столице рейха, был генерал Чуйков, именно тот военачальник, который руководил обороной Сталинграда. Казалось, что сама история постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы привести армию Чуйкова в Берлин и сделать капитуляцию германских войск особенно символичной.

Простым берлинцам в этот момент было отнюдь не до символов. Они накрывали лица убитых солдат кусками газет или шинелями и стояли в очереди к полевым кухням, развернутым красноармейцами по приказу генерала Берзарина. Тот факт, что в этот самый момент в Средней Азии свирепствовал голод и даже имелись случаи каннибализма[907], не влиял на новую политику советского руководства, призванную завоевать доверие немецкого народа[908]. Но изменения в партийной линии еще не проникли глубоко во все части огромного механизма Красной Армии.

Советские солдаты спускались в подвалы, где лежали раненые немецкие солдаты, внимательно осматривали их и тыкали в грудь стволами от автоматов. "Ты СС?" — спрашивали они. Когда один из красноармейцев подошел к раненому шведскому добровольцу из дивизии СС "Нордланд", то больно ударил его по животу и задал тот же вопрос. Бедный швед попытался объяснить, что он лишь простой солдат вермахта.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное