Читаем Падение Берлина, 1945 полностью

Если кто и пытался защитить немецких женщин от насилия красноармейцев, это были либо их отцы, либо сыновья. Сосед тринадцатилетнего Дитера Заля[965] рассказал в письме о следующем случае. Когда советский солдат стал насиловать мать Дитера прямо на его глазах, тот набросился на русского с кулаками. Но Дитер "ничего не добился, за исключением того, что получил удар в зубы".

Возможно, самым большим мифом советской пропаганды было заявление о том, что германская разведка специально оставила в Берлине много женщин с венерическими заболеваниями, для того чтобы они заражали бойцов и офицеров Красной Армии[966]. Более того, в докладе, подготовленном представителями НКВД, говорилось о специфической активности организации "Вервольф". Подчеркивалось, в частности, что молодые девушки, входившие в состав "Вервольфа", получили от нацистов задание наносить всевозможный вред советским командирам, лишать их способности исполнять свои служебные обязанности[967]. Еще перед самым наступлением на Одере, отмечая увеличение случаев венерических заболеваний среди военнослужащих, командование Красной Армии заявляло, что враг будет использовать любую возможность ослабления и вывода из строя советских войск[968].

Значительное количество немецких женщин вскоре оказались стоящими в очередях к дверям венерических диспансеров. Единственным утешением для них по-прежнему оставался тот факт, что бедствие приобрело всеобщий, коллективный характер. Один доктор, не желая излишнего внимания к своей венерической клинике со стороны советских солдат, вывесил на ее дверях табличку с надписью "Тиф" на русском языке. Пенициллин стал самым ходовым товаром на черном рынке. До невиданных высот взлетело количество совершаемых абортов. Существовали данные (хотя они представляются достаточно преувеличенными), что порядка девяноста процентов забеременевших жертв изнасилований сделали себе аборт. Многие женщины, все-таки решившие родить ребенка, при выписке не забирали его из госпиталя. Они понимали, что их мужья или любовники никогда не согласятся на присутствие в доме такого новорожденного[969].

Поведение молодых советских офицеров порой может показаться довольно странным. Совершенно непонятно, что больше присутствовало в их отношении к окружающему миру — цинизма или слепого идеализма. Один старший лейтенант совершенно искренне заявлял командиру саперного подразделения, что Красная Армия самая благородная армия во всем мире, что советские солдаты воюют только против вооруженного противника, что независимо от того, где находится боец, он всегда проявляет образцы гуманного отношения к гражданскому населению; грабежи и насилия для него являются абсолютно чуждыми элементами[970].

Действительно, большинство бойцов передовых стрелковых частей демонстрировали намного более крепкую дисциплину, чем военнослужащие танковых или тыловых подразделений. Более того, немецких женщин защищали советские офицеры, которые по национальности были евреями, что выглядело почти как анекдот, если исходить из всей предыдущей политики "третьего рейха". Тем не менее большинство солдат и офицеров Красной Армии не спешили строго выполнять все пункты приказа Ставки ВГК от 20 апреля 1945 года, предписывавшего бойцам лучше относиться к германским гражданам[971]. Кстати говоря, документ подчеркивал, что жестокое обращение с населением провоцирует ожесточенное сопротивление противника.

Один из освобожденных французских военнопленных, находившийся в Берлине, 2 мая подошел к Василию Гроссману. Он откровенно признался, что любит Красную Армию, но именно по этой причине ему больно смотреть, как ее бойцы относятся к немецким девушкам и женщинам. Он отметил, что все это может очень навредить советской пропаганде[972]. Так оно и случилось. Французские коммунисты, находившиеся в своей стране на гребне популярности благодаря победам СССР, ужаснулись, когда до них стала доходить информация о не столь героических делах Красной Армии, совершенных ею в освобожденной Европе. Но прошло еще немало времени, прежде чем выводы из сложившейся ситуации сделали сами советские военачальники и другие ответственные лица.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное