Читаем Падение Берлина, 1945 полностью

Байеру удалось избежать этой печальной участи и выбраться из-под огня. Он вновь оказался в родительском доме. Вальтер обнаружил, что теперь в подвале здания был организован госпиталь. По мере того как к плацдарму подтягивались значительные силы с обеих сторон, Чуйков приказал усилить натиск в направлении возвышенности Райтвайн. Она занимала в этом районе господствующее положение и упиралась прямо в Зееловские высоты. 2 февраля 506-й артиллерийский батальон СС занял позиции с северной стороны плацдарма и за три последующих дня выпустил по советским частям четырнадцать тысяч снарядов. С юга к месту прорыва подтягивался недавно пополненный танковый батальон полка "Курмарк". 4 февраля он перешел в контратаку. Однако предсказанная синоптиками оттепель размыла все дороги. Атака сорвалась во многом потому, что бронемашины просто застревали в грязи.

Берлин также был шокирован новостью о появлении советских войск на левом берегу Одера. Вильфрид фон Овен, пресс-атташе Геббельса, записал 1 февраля в своем дневнике, что ужасная весть вихрем распространилась по германской столице[176].

Национал-социалистская риторика сделалась еще более фанатичной, если не сказать — истеричной. В Берлине прошел парад охранного полка дивизии "Великая Германия"[177]. Солдатам сообщили, что плацдарм на Одере должен быть освобожден. Этого желает сам фюрер. Многие столичные автобусы были реквизированы военным командованием. Теперь они использовались для перевозки новых частей к Одеру в район Зееловских высот.

Была также сформирована новая дивизия СС, названная "30 января" — в честь двенадцатой годовщины прихода нацистов к власти. Она была укомплектована в основном ветеранами войск СС, многие из которых являлись выздоравливающими ранеными. Среди них находился и Эберхард Баумгарт, бывший военнослужащий эсэсовской дивизии "Лейбштандарт". Когда выздоравливающих солдат построили на улице, то к ним обратился оберштурмфюрер, сообщивший, что теперь им предстоит сражаться в новом соединении. Их задача — оборона германской столицы, которая ложится на плечи закаленных в боях ветеранов. Он призвал их быть мужественными и дисциплинированными и помнить о чести немецкого солдата[178].

Однако, как с тревогой замечали высшие чины СС, подобный фанатизм становился все большей редкостью. 12 февраля обергруппенфюрер СС Бергер доносил Гиммлеру, что как гражданское население, так и армия относятся все с большим неуважением к эсэсовским организациям. Такое отношение можно назвать "не товарищеским"[179].

Даже у эсэсовских добровольцев падал боевой дух, когда они приближались к берегу Одера — к его унылым заливным лугам, пересеченным плотинами. "Теперь мы на краю земли!" — отметил один из солдат дивизии "30 января". Настроение у солдат еще больше упало, когда обнаружилось, что в соединении нет ни одного танка или самоходной артиллерийской установки. "Это вовсе не дивизия, — продолжал тот же солдат, — а наспех собранная солянка". Поскольку рана Баумгарта все еще давала о себе знать, он был назначен в дивизионный штаб, который расположился в реквизированном крестьянском доме. Молодая хозяйка дома, чей муж также воевал где-то на фронте, ошарашенно смотрела на то, как вся мебель была вынесена на улицу, а ее место заняли рабочие столы с полевыми телефонами и печатными машинками. Новые обитатели помещения вскоре обнаружили, что черепичная крыша дома служит хорошей мишенью для советской артиллерии.

Баумгарт был посажен за стол печатать боевые донесения и приказы. Как-то раз ему пришлось присутствовать при допросе трех советских дезертиров, перешедших линию фронта. Согласно их показаниям, они покинули свою часть после того, как их заставили нести на себе дивизионного командира, боявшегося замочить ноги в ледяной воде Одера. Переводчик из поволжских немцев позднее прочитал штабным немецким офицерам статью из трофейной газеты "Правда". В ней было опубликовано итоговое коммюнике о встрече глав трех союзных держав в Ялте. Из него ясно вытекало, что союзники намереваются делать после войны с Германией. Страх поражения не давал покоя Баумгарту и его товарищам. Они говорили друг другу: "В конце концов, мы теперь просто должны побеждать!"

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное