ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

Оставив ГДР на произвол судьбы, Горбачев не сумел добиться решающего укрепления положения СССР. Стабильности в Европе не прибавилось. Наоборот, именно в этот момент на Востоке континента стали стремительно рушиться структуры безопасности, которые строились Советским Союзом долгие годы и за которые ему пришлось дорого заплатить. Вихрем нарастала опасность того, что процесс аннигиляции не остановится перед советскими границами. Переговоры «два плюс четыре» протекали достаточно драматично в том смысле, что Москва по инициативе МИД СССР время от времени декларировала свои интересы, но по указанию высшего руководства неизменно сдавала заявленные позиции. Настороженное отношение Великобритании и Франции к перспективе появления в Западной Европе такого мощного игрока, как объединенная Германия, чье внимание более не поглощается решением национальной проблемы, быстро увяло ввиду отсутствия реальных шансов на успех. «Покладистость» Советского Союза побудила англичан, французов, других западноевропейцев избегать ссориться с ФРГ, завтрашним хозяином центра Европы. После сделанных в Архызе фундаментальных уступок Колю нерешенными оставались лишь третьестепенные вопросы. Четырем державам не оставалось ничего другого, как придать советско-германским договоренностям обязательную юридическую форму, что и было сделано в Москве 12 сентября 1990 года, когда был подписан «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии» (договор «два плюс четыре»). Через полтора месяца стало свершившимся фактом включение ГДР в состав ФРГ.

Помню мое тогдашнее состояние душевного опустошения. Сложную дипломатическую партию мы проиграли, не использовав ни одного из имевшихся шансов добиться хотя бы ничьей и оставив на произвол судьбы наших друзей и соратников из ГДР. Конечно, утешал тот факт, что затяжной кризис, который в любой момент мог перерасти во всеобщую катастрофу, заканчивался без взрывов и кровопролития и путь к общеевропейскому решению существующих проблем оставался хотя бы теоретически открытым. Дальнейшие осложнения, возможные и даже вероятные в восточноевропейском регионе, нас уже прямо не касались. Мы становились сторонними созерцателями, которые регистрируют «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы», поскольку тот способ завершения кризиса ГДР, который стал реальностью, означал неизбежное снижения внешнеполитического профиля страны, которую мы по-прежнему представляли. Только несколько лет спустя стало ясно, что в тот момент мы еще не достигли низшей точки падения. Тогда мы не знали, что предстоит испить еще более горькую чашу, что грядет время развала Советского Союза и потери Россией лица. Алексей Иванов, знаток Урала и особенностей характера его жителей, напишет позже: «Уральский менталитет «дикого счастья» в 90-е годы XX века вообще воцарился в России, подмяв под себя ее историю. Екатеринбуржец Борис Ельцин… Первый президент РФ… Как намертво он вцепился во власть, на какие риски и жертвы шел, чтобы прорваться к русскому трону, – и зачем? Чтобы в запое «дикого счастья» спустить с привязи всех бесов нации ради безумной пляски на развалинах державы – совсем недавно еще великой и могучей. Ради чего? Семья Ельцина не попала в топ-листы журнала «Форбс», хотя рулила богатейшим государством. Весь пыл «ушел в свисток» – в лихую плясовую «дикого счастья»»[175]. Все это нам еще предстояло.

Последние недели ГДР

2 октября 1990 года «Нойес Дойчланд» опубликовала статью берлинской корреспондентки лондонской «Таймс», милой молодой шотландки Энн Макэлвой, посвященную предстоящему слиянию двух Германий. «Липы на Унтер-ден-Линден теряют последние листья, – писала Энн, – и повеяло зимой в эти последние дни ГДР. Легкомысленное лето немецкой марки миновало; в Германии становится ощутимо более холодно и неуютно. Независимо от того, какое настроение будет преобладать 3 октября – ликующее или подавленное, – трудно отделаться от приступов грусти. Столько вокруг последнего, окончательного, осужденного на скорое исчезновение, что все окрашивается в меланхолические тона». Разумеется, вечером 3 октября обширное зеленое поле перед зданием рейхстага, в котором впоследствии должен был разместиться бундестаг ФРГ, оказалось заполненным ликующей толпой, праздновавшей объединение. Там проходило центральное мероприятие, посвященное этому событию. Но в других районах Берлина было непривычно тихо. Мечта большинства восточных немцев исполнилась – отныне они жили в богатой ФРГ и надеялись на то, что западногерманское процветание распространится и на них. Однако полной уверенности в том, что эти надежды сбудутся, не было.