Падение "черного берета"

— По машинам, Мцыри! — горячась, выкрикнул Одинец.

«Девятку» тряхнуло, но это уже никакого отношения к ее судьбе не имело. Видимо, кто-то со стороны второй машины бросил им под колеса ручную гранату, которая и сделала свое дело. Карташов поплыл и в ушах, как злобный рефрен, звучала фраза "Черт возьми, куда это меня понесло?" Желто-синий туман, в котором он плыл, заложил дыхание, отчего в висках начала стучать металлическая дробь. Она была назойлива и мучительна для слуха. Затем он увидел лица Блузмана, Бурилова, чей галстук полоскался по его лицу, и лицо Бородавчатого, в глазах которого застыло изумление и вопрос…

…Когда Карташов пришел в себя, он понял, что находится в капкане: с привязанными руками и ногами он лежал на больничной кровати. Больничной — потому что он весь был опутан проводами, а к левой руке был присоединен нейлоновый катетер капельницы. По нему медленно, с полуторасекундными интервалами капала светло-коричневая жидкость.

Он повернул голову и увидел рядом другую кровать и на ней неподвижно лежащего человека. Широкие ремни в нескольких местах опоясывали его тело, голова откинута назад — это, без сомнения, был Одинец.

— Саня, — тихонько позвал он друга, но не получил ответа. Попытался осмотреться, но с каждым поворотом головы в ней возникали нестерпимая боль и звон…Он вытянул одну ногу и попытался согнуть ее, однако колющая боль едва не лишила его сознания. Слева, за кроватью, где лежал Одинец вырисовывался светлый квадрат двери с бронзовой, с утолщенным концом ручкой. В помещении было сумеречно и прохладно. Первым побуждением было во все легкие закричать, позвать на помощь, однако Карташов, осознавая реальность происшедшего, посчитал это слабостью. Он еще раз окликнул Одинца и тот со стоном повернул к нему голову. Он лежал с закрытыми глазами и на его пшеничных ресницах дрожали накопившиеся слезинки. Время ползло так медленно, что порой ему казалось оно вообще остановилось и весь мир замер и так будет вечно. Тоска и отчаянье засосали душу, и Карташов, чтобы хоть как-то приободриться, начал считать. Досчитал до 12 тысяч и сбился со счета.

— Саня, где твой обрез, где твои патроны?

Одинец еще на несколько градусов повернул голову в сторону Карташова.

— Одинец, просыпайся и возьми в руки гранатомет…

И действительно, Саня вдруг открыл глаза и его привязанные руки сделали натужное движение, словно хотели что-то взять…Взгляд совершенно неосмысленный и он снова закрыл глаза.

И вдруг за дверью послышались шаги. Они были твердые, и вместе с тем мерные, успокаивающие.

В бокс зашли Блузман, в зеленом халате и такого же цвета шапочке-колпаке, и тот фельдшер, с которым Карташов уже имел дело, вызволяя Одинца из этого же бокса. И чудовищно мучительная мысль завладела Карташовым — знает ли о том разговоре с фельдшером Блузман? От этого, и он это прекрасно понимал, зависели их жизни. Блузман подошел к Одинцу и взял того за руку. Стал считать по часам пульс.

— Запишите: 64 удара, Давление: 110 на 78, вот что значит молодость… Фельдшер открыл папку, которая была у него в руках., и начал записывать. Когда Блузман подошел к кровати Карташова, тот притворился спящим.

— А как чувствует наш омоновец? — Карташов ощутил на запястье холодную, сырую ладонь Блузмана и великое отвращение овладело им. Он открыл глаза и сказал:

— Чувствую себя настолько прекрасно, чтобы такого, как ты, ублюдка пустить в расход…

— Вот это мне нравится. Значит, идем на поправку. Юмор рождает надежду.

— Я хочу в туалет…

— Это не проблема, — Блузман посмотрел на фельдшера. — Принесите ему судно и добавьте в капельницу героина, он много рассуждает. И долейте еще раствора, почки у ребят должны быть чистыми, как у младенцев.

Когда они вышли, Карташов еще раз позвал Одинца. И тот наконец отреагировал. Вяло, словно с большого похмелья…

— Мцыри, я все слышал. Нам промывают почки… готовят к пересадке… потом все, что от нас останется, отвезут в крематорий. — Одинец отвернулся и Карташову показалось, что он плачет. Но когда Саня заговорил снова, голос был по-прежнему хоть и слабый, но уверенный, с нотками раздражения. — Почему ты мне помешал в ту ночь застрелить эту сволочь?

— Еще не вечер, Саня… Мне сейчас больше жизни нужно переговорить с Бродом…

— Объясниться в любви?

Ответа не последовало, в комнату вошел фельдшер со стеклянной, до половины заполненной водой, «уткой». Он не глядя на Карташова, подошел к нему и изготовился засунуть под одеяло "утку".

— Оставь это себе, — тихо сказал Карташов, — и лучше скажи — когда нас повезут на операционный стол?

Фельдшер молчал. Он держал обеими руками судно и нерешительно мялся. Румянец, выступивший на его щеках, мгновенно сменился болезненной бледностью. Что-то в нем происходило и Карташов не хотел упускать своего шанса.

— Слышь, парень, по-моему, в прошлый раз мы с тобой неплохо поладили. Верно? Хотя я мог бы тебя там же в подвале оставить в виде холодного трупа…Так наберись смелости и ответь — когда?