Падение Дамноса

Солнце приятным теплом касалось его загорелой кожи. Какое же было блаженство — оказаться за пределами этих проклятых гор, в одиночестве и вне тени. Сахтаа не мог вспомнить, когда он в последний раз куда-то карабкался, он не мог вспомнить…

Он не мог вспомнить…

…ничего.

Реальность накатила на него, подобно холодной волне. Иллюзия восприятия развеялась, и он вновь обнаружил себя карабкающимся по каменному склону, вгоняющим своим когти в отвесную горную стену. Какое-то мгновение он был разбит, но его механоорганическое тело исцелилось. Он моргнул, хотя давно уже лишился век и место органики в его теле заняли кибернетические системы. Даже во время долгой спячки он не закрывал глаза. За вечность его сознание померкло, перемешалось, словно лишь какая-то часть его все еще жила, запертая в чуждом ей теле.

Он не знал, насколько глубоко ему пришлось падать, но в ущелье, где он оказался, царила тьма. Каменные шипы царапали его тело, раздирая одеяния в клочья. Сахтаа застонал, пытаясь двигаться быстрее, но от этого делалось только хуже. Обманчивое чувство безотлагательности переполняло его. Ему жутко хотелось вновь очутиться там, среди вершин, а не в этой расщелине. Добравшись до кромки плато, он взгромоздил свое тело на твердую почву и взглядом нашел то пиршество, что ему раньше пришлось оставить.

Но лица не было.

Сахтаа хотел себе лицо. То, что он носил сейчас, уже никуда не годилось; все его одежды превратились в непригодные лохмотья. Он обратил внимание на остатки облаченного в броню трупа, лежавшие перед ним.

Придется довольствоваться этим.

Когда он увидел окрашенные алым, переливающиеся куски плоти, ощутил в руках это прекрасные мясистые органы, его охватил экстаз. Где-то внутри какой-то частичке разума была противна его сущность гуля, но с этим он уже ничего не мог поделать — Сахтаа запрыгнул на тело, дабы продолжить свою трапезу. И когда алая жидкость окропила его украденное лицо, потекла вниз по ребрам и омыла суставы, чудовищные видения нахлынули на него.

Целые дворцы из плоти восстали в его древнем разуме, бесконечное, необъятное царство кожи и мяса. Трупы на крюках, обмотанные свисающими со сводчатых потолков цепями, словно кошмарные канделябры. Реки крови с берегами из внутренностей, несущие в своих потоках обломки костей. Алые скульптуры, выложенные кучами потрохов, перемотанные сухожилиями и нитями кишечников, и зловонные залы, обставленные ими. Вездесущий и бесконечный пир свежевателей, зависимых от плоти, впавших в безумие.

Сахтаа поднял голову и испустил глубокий вопль, эхом разнесшийся среди гор. Он возвещал снедавшую его жажду, ужасную боль и осознание собственного проклятия.

Где-то вдалеке слуги услышали зов своего хозяина и присоединились к нему.

— Почему они остановились?

По всему лагерю свежеватели резко и неожиданно замерли, словно изваяния, а затем в едином порыве припали к грязной земле и завыли. Машинные стоны терзали уши Джинн.

Только космодесантники, казалось, не обратили на это внимания. Тот, кого Сципион называл Браккием, продолжал молча всматриваться в темноту. Заметив что-то впереди — Джинн понятия не имела, что именно, — он жестом подозвал к себе остальных.

— Это Сципион? — спросила девушка.

Браккий вперил в нее недовольный взгляд, такой, каким обычно учителя смотрят на излишне дерзких учеников.

— Нет, брат-сержант Воролануспока не объявился.

Определенно, подобная фамильярность не пришлась по душе кобальтовому гиганту.

— Тогда кто?

Из пелены метели вынырнули трое партизан, поддерживавших одного из Ультрамаринов. Его раны были серьезными, но он, пусть и с чужой помощью, еще мог идти.

— Эрдантес… — В голосе Браккия чувствовался едва сдерживаемый гнев, и это испугало Джинн. И было что-то еще, что она ощутила при виде раненого космодесантника.

Беспокойство.

За Сципиона.

По команде Браккия двое Ультрамаринов подхватили своего товарища у людей Джинн. Партизаны выглядели вконец измученными.

— Металлоголовые больше не убивают нас, — сказала Сиа. В бою она получила небольшой порез на лбу, кроме того, ей разодрали рукав куртки, но в целом она была невредима.

— Рада, что вы справились, — ответила Джинн, по очереди обняв каждого из троицы. Из двадцати четырех человек, встречавших с ней рассвет этого дня, к концу ночи в живых осталось лишь девять. И дока Хольдста с ними больше не было. Тяжело чувствовать благодарность за что-либо, столкнувшись со столь катастрофическими потерями.

Джинн повернулась к Браккию. Все его внимание было приковано к Ультрамаринам, затаскивающим в командную палатку Эрдантеса.

— Нам нужно выдвигаться. Мои люди, все, кто выжил, — уже здесь.

Браккий даже не взглянул на нее.

— А мои — нет.

Джинн дернула его за наруч, пытаясь привлечь к себе внимание. Это оказалось не легче, чем сдвинуть гору. Браккий не пошевелился, но и Джинн не унималась.