Падение Гипериона

Фрагмент "Воспоминанье о руке" был из числа тех поэтических ритмов, что долго кружатся в голове как расчлененный аккорд, побуждая записать их для глаз, на бумаге. Он, в свою очередь, был эхом более ранней, неудачной строки – восемнадцатой, по-моему, – по второй моей попытке рассказать историю падения солнечного Гипериона. Припоминаю, что первый вариант – тот, который, без сомнения, печатается во всех случаях, когда мои литературные кости выставляются напоказ, как мумифицированные останки какого-нибудь недотепы-святого, замурованного в бетон и стекло над алтарем литературы, – звучал так:

…Кто сказать посмеет:

"Ты не Поэт – замкни уста!"

Ведь каждый, кто душой не очерствел,

Поведал бы видения свои, когда б любил

И искушен был в речи материнской.

А видел этот сон Фанатик иль Поэт,

О том узнают, когда писец живой – моя рука –

Могильным станет прахом.

(Д.Китс "Падение Гипериона". Песнь 1, 11-18)

Мне понравился этот вариант, в котором герой осознает себя одновременно преследователем и преследуемым, и сейчас я заменил бы им слова: "Когда писец живой – моя рука…", даже если бы для этого понадобилось слегка его переработать и смириться с добавлением еще четырнадцати строк к донельзя растянутому вступлению к Песни первой…

Шатаясь, я попятился к креслу и сел, уронив лицо в ладони. Я плакал. Не знаю почему. Плакал и никак не мог остановиться.

Слезы давно высохли, а я все сидел и сидел в кресле, размышлял, вспоминал. Несколько часов спустя послышался шум осторожных шагов. Идущий замер у двери моей комнатки и, подождав минуту-другую, почти беззвучно удалился.

До меня дошло, что книги во всех нишах были трудами "мистера Джона Китса, пяти футов роста", как я однажды написал. Джона Китса, чахоточного поэта, который просил только об одном – чтобы на его безымянной могиле высекли надпись:

Здесь лежит некто,

чье имя написано на воде.

Я не стал рассматривать книги, и тем более читать их. Зачем?

Я был один в комнате, пропахшей кожей и старой бумагой, один в моем – и не моем – убежище и храме. Я смежил веки. Я не спал. Я видел сны.

33

Киберпространственный аналог Ламии Брон и восстановленная личность ее любовника пробивают поверхность мегасферы – так два ныряльщика, прыгнув со скалы, вонзаются в волны бурного моря. Ламии кажется, будто на пути какая-то неподатливая мембрана; удар током… и вот они внутри. Звезды исчезли, но открывшийся взору пейзаж неизмеримо сложнее любой инфосферы.

Инфосферы доступные людям часто уподобляют многоярусным городам: небоскребы корпоративных и правительственных банков данных, внутренние инфомагистрали, широкие проспекты для пользователей, подземки ограниченного доступа, высокие ледяные стены защитных периметров, патрулируемые охранными микрофагами, а также визуальные аналоги всяческих микро– и макропотоков, струящихся в жилах обычного человеческого города.

Но здесь все иначе. Грандиознее.

Да, тут есть привычные аналоги городов, но совсем маленькие, подавленные масштабами мегасферы – так настоящие города кажутся крапинками при взгляде с орбиты.

Мегасфера живет по тем же законам, что и биосфера любой планеты пятого класса: прямо на глазах растут леса серо-зеленых инфодеревьев, выпускающих в разные стороны новые корни, ветви и побеги, а в их тени копошатся целые биоценозы инфопотоков и вспомогательных ИскИнов, которые рождаются, буйно цветут и, став бесполезными, отмирают. А под самой матрицей – не то жидкой почвой, не то океаном – кипит сокровенная жизнь инфокротов, червяков-операторов, перепрограммирующих бактерий, корней инфодеревьев и зародышей странных аттракторов. И куда ни глянь – в любом уголке чащи фактов и взаимодействий, над и под ней, выполняют свои таинственные обязанности аналоги хищников и жертв: нападают и убегают, взбираются на деревья, дерут добычу когтями, а некоторые порхают на просторе между ветвями-синапсами с листьями-нейронами.

Как только метафора наделяет зрелище смыслом, образ испаряется, и остается лишь поразительный аналог реальности – бескрайний океан света, звука, ветвистых цепей, усеянных водоворотами ИскИнов и зловещими черными дырами порталов нуль-Т. Чувствуя, как голова идет кругом, Ламия хватается за руку Джонни – словно утопающий за спасательный круг.

"Все в порядке, – говорит Джонни. – Я тебя держу. Положись на меня."

"Куда мы направляемся?"

"Найти кое-кого… о ком я забыл."

"??????"

"Моего… отца…"

Ламия крепко сжимает пальцы – глубины хаоса затягивают их с Джонни. Они присоединяются к потоку экранированных инфоносителей, эллипсоидов алого цвета, и Ламии кажется, что именно такая картина должна открыться взорам красных кровяных телец при путешествии по тесным венам.

По-видимому, Джонни знает дорогу; дважды они покидают главную артерию и ныряют в какие-то мелкие ответвления. Очень часто Джонни приходиться выбирать из разветвляющихся дорог нужную. Он делает это не задумываясь, ловко пропихивая тела их аналогов между носителями величиной с космический катер. Ламии хочется вновь вызвать образ биосферы, но здесь, в самой гуще бесчисленных ветвей и побегов, за деревьями не видно леса.