Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

Я насторожилась. Почему-то мне подумалось, что это не будет обычный разговор, и надо собраться с силами и быть готовой к чему угодно.

– Хорошо, я поговорю с ним, – ответила я.

– Это сейчас, – спокойно сказал Плешаков.

Я задумалась на мгновение. В конце концов я здесь не рабыня, я свободна. Я не пойду на поводу у этого Турчанинова.

– Сейчас я не могу, – так же спокойно возразила я, – Разговор придется перенести.

– Одевайтесь, – Плешаков будто и не слышал моих возражений. – Господин Турчанинов ждет вас.

Целую минуту мы смотрели друг на друга. Затем я невольно отвела глаза.

– Выйдите! – произнесла я повелительно, – Я оденусь.

Плешаков вышел, всем своим видом являя почтительность. Я начала переодеваться. Я заметила, что двигаюсь быстро, тороплюсь. Но почему? Разве мне грозит опасность? Разве я чего-то боюсь? И вдруг меня осенило: да только я одна здесь и боюсь! Никто не боится: ни Константин Плешаков, ни Катерина, ни Татиана. Одна я боюсь. Но почему? И как перестать бояться? Как подавить этот странный страх? Я же вовсе не трусиха.

В черном платье с закрытым воротом, накинув на волосы, собранные в узел на затылке, покрывало из плотного шелка, отделанное черным кружевом, я вышла к Плешакову. Он почтительно поклонился. Катерина встревоженно коснулась рукава моего платья. Константин заметил это.

– Что тебе? – грубо спросил он по-русски. Она не успела ответить, потому что он сильной рукой втолкнул ее обратно в комнату и почти злобно произнес:

– Давай! Пошла! – и прибавил грубое непристойное ругательство.

Затем сильно хлопнул дверью. Конечно, девушка хотела о чем-то предупредить меня. О чем? О какой опасности? Но теперь за дверью она молчала, больше не пыталась помочь мне. Значит, нельзя было. Иначе бы она не оставила меня.

Мы спустились по лестнице, я следовала за Константином. Мы перешли двор, затем поднялись по главной наружной лестнице и вошли в покои Турчанинова.

Остановились мы в комнате со сводчатым потолком. По убранству она напоминала комнаты Татианы и мое здешнее жилище. Но в глаза мне бросился высокий застекленный шкаф с книгами. Шкаф был немецкой работы. Я вспомнила, как Татиана говорила мне о любви Турчанинова к чтению.

Турчанинов сидел в большом кресле с подлокотниками. Перед ним на столе лежали бумажные листы, стояла чернильница с гусиным пером. Здесь же я заметила песочницу.

Плешаков, до того шедший впереди, теперь пропустил вперед меня. Едва завидев меня, Турчанинов резко поднялся из-за стола и вышел мне навстречу. Он был с непокрытой головой, в красной рубахе с длинными рукавами, ничем не подпоясанной, в темных штанах, заправленных в красные высокие сапоги. Я невольно смотрела на эти сапоги, припоминая его расправу над девочкой Катериной, и то, как он топтал сапогами свою жену. Мне было страшно.

Я взяла себя в руки и подняла глаза. Теперь его лицо казалось мне совсем азиатским, с черными узкими глазами и сильно выступающими скулами. Я впервые пристально смотрела на него и встретилась с его взглядом. К моему изумлению, я не увидела в его глазах ничего зверского, ужасного. Во взгляде его было даже какое-то страдание, но главное – явная напряженная работа мысли. Это удивило меня.

Казалось, он направлялся ко мне. Но не дошел, вернулся за стол. Константин скромно остановился у притолоки. Я стояла посреди комнаты. Никто не предлагал мне сесть.

– Скажи ей, – начал Турчанинов по-русски, обращаясь к своему рабу.

– Она понимает, можете говорить, – Константин поклонился боярину.

Но Турчанинов снова замолчал. Я понимала его. Одно дело – вести разговор через переводчика, и совсем другое – говорить самому.

Некоторое время он размышлял. Затем все же заговорил. И снова я удивилась. Этот страшный человек говорил со мной, словно бы он подавлял внутреннюю робость. Кажется, он вовсе не привык беседовать с женщинами, это я поняла. Он мог бить или ласкать женщину, она могла быть его женой или наложницей, но просто говорить с посторонней женщиной он не умел. И он, это чудовище, он робел. Мне стало жаль его, захотелось помочь.

– Всем вы довольны? – наконец спросил он, не глядя на меня.

Эти опущенные глазищи были уж полной неожиданностью. А ресницы у него оказались длинные, как у моего Чоки. Все было так странно.

– Всем довольна, благодарю вас, – сдержанно отвечала я.

– Знаете вы, зачем вас сюда привезли?

– Да. Ваш посланный объяснил мне. Я должна оказать помощь вашей царице.

Он сделал порывистое движение, словно останавливал меня. Я послушно замолчала.

– Вы ведь веры христианской? – спросил он серьезно.

– Да, – тихо отвечала я.

– Что ж не креститесь на Святые иконы? – спросил он с некоторой укоризной, но и с какой-то неожиданной странной теплотой.