Падение Иерусалима

   — Нет, я должен предстать не перед ним, а перед его отцом Веспасианом, для того чтобы доложить ему о положении дел в Иудее перед нашим отплытием, о привезённых мною сокровищах и о тебе.

   — О, Галл, неужели он заберёт меня из вашего дома?

   — Не знаю. Надеюсь, нет. Но кто может сказать с уверенностью? Всякое может прийти ему в голову. Но если он прислушается к моему мнению, ты навсегда останешься здесь, клянусь!

И, опираясь на копьё, ибо нога его так сильно усохла от раны, что уже не было надежды на исцеление, он побрёл ко дворцу цезаря.

Возвратился он часа через три. Обе женщины нетерпеливо его ожидали. Когда он прошёл через калитку в стене во двор, где они находились, Юлия внимательно всмотрелась в его лицо.

   — Не бойся, — сказала она. — Когда Галл является с таким торжественным видом, значит, он принёс хорошие новости; если же новости плохие, он улыбается и шутит. — Она взяла своего мужа за руку и через привратницкую отвела его в атрий[41].

   — Какие новости, муженёк? — спросила она, затворив дверь, чтобы никто не мог подслушать их разговор.

   — Прежде всего, хочу тебе сообщить, что я навсегда отвоевал: осмотрев мою ногу, врачи заявили, что ранение неизлечимое, и меня отправили в отставку. Почему ты не рыдаешь, жёнушка?

   — Потому что я радуюсь, — спокойно ответила Юлия. — Тридцать лет кровопролитных сражений — более чем достаточно для любого. Ты уже выполнил свой воинский долг. Судьба пощадила тебя, и ты можешь теперь отдохнуть; в твоё отсутствие я тут кое-что сберегла, голодными не останемся.

   — Да, да, жёнушка, но дела не так плохи, как ты полагаешь; Веспасиан — человек милостивый; довольный моим отчётом, он определил мне половинное жалование пожизненно, не говоря уже о том, что мне будет выдано наградное пособие и я получу свою законную часть добычи. И всё же мне жаль, что я никогда больше уже не подниму копья.

   — Не сожалей, Галл, это к лучшему. Но что будет с девушкой?

   — Выполняя свой долг, я доложил о ней; её тут же захотел видеть Домициан, сын цезаря; он попросил отца приказать, чтобы её доставили во дворец. Веспасиан уже готов был согласиться, но вдруг передумал. Воспользовавшись его молчанием, я поспешил сказать, что она всё ещё очень больна и нуждается в заботе и уходе и, если такова будет его воля, моя жена будет за ней присматривать вплоть до возвращения Тита, чьей законной добычей она является. Домициан снова хотел было вмешаться, но Веспасиан твёрдо сказал: «Эта девушка не твоя рабыня, Домициан, и не моя рабыня. Она рабыня твоего брата Тита. Пусть она поживёт в доме этого достойного человека до его возвращения: он отвечает за неё и собой и всем своим имуществом; в случае же её смерти он обязан будет предъявить все необходимые доказательства». — Он махнул рукой, мол, это дело решённое, и стал расспрашивать меня о подробностях захвата Храма, а затем не поленился сравнить предъявленную мной опись сданного имущества с описью, сделанной казначеем, который его вчера принял... Итак, девушка, пока Тит не прибудет, ты в безопасности.

   — Да, — вздохнула Мириам, — пока Тит не прибудет. А после его прибытия?..

   — Это ведомо лишь богам, — нетерпеливо перебил Галл. — Но тебе придётся дать честное слово, что ты не попытаешься бежать, ибо я отвечаю за тебя головой.

   — Даю слово, — улыбаясь, ответила Мириам. — Я скорее умру, чем навлеку беду на ваш дом. Да и куда мне бежать?

   — Не знаю. У вас, христиан, много друзей, да и тайных убежищ больше, чем нор у крыс. И всё же я верю тебе, до прибытия Тита ты можешь пользоваться полной свободой.

   — Да, — откликнулась Мириам, — до прибытия Тита.

Почти шесть месяцев, до середины лета, Мириам жила в доме Галла и его жены Юлии. Они относились к ней, как к родной дочери, но счастлива она не была. Да и кто мог бы быть счастлив в мирном сиянии Дня Нынешнего, идя по дороге между двумя тёмными всхолмьями горчайшего горя? Сзади маячила тень ужасного Прошлого, впереди вздымалась чёрная и зловещая тень Будущего, которое могло оказаться ещё более ужасным, если она станет рабыней неизвестного человека. Иногда, скромно одетая, прикрыв лицо от любопытных взглядов, она выходила вместе с Юлией на прогулку и видела богатых римских вельмож — в колесницах, на конях и в паланкинах, всех званий и рангов, надменных, с дерзкими глазами, суровых Государственных мужей или адвокатов, бывалых, жестокого вида военачальников, молодых хлыщей в щегольских одеждах, с надушенными волосами, и всякий раз, когда она думала, что один из них, может быть, станет её хозяином, её прохватывала дрожь. Уж не этот ли богатый, весь лоснящийся купец или этот низкородный вольноотпущенник с хитрой ухмылкой? Этого она не знала, знал только Бог, а ей оставалось одно: уповать на Него.