Падение Иерусалима

Сейчас Халев направлялся в Тир, чтобы вступить во владение тамошним своим домом, который ему, по велению прокуратора, должен был передать римский начальник округа. Была у него и другая цель. В Тире жил старый еврей Бенони, как он узнал много лет назад, дед Мириам; они были ещё детьми, когда Мириам рассказала ему всю свою историю. Этого-то Бенони, по некоторым своим соображениям, он и хотел видеть.

В день прихода Халева Бенони сидел в своём тирском дворце, в длинном портике, или, как мы теперь сказали бы, — на веранде, с видом на Средиземное море, голубые воды которого лизали отвесную скалу внизу. Дворец этот находился в островной части города, а не на материке, где жило большинство богатых сирийцев.

Бенони был очень красивым стариком. Живые, огнемётные глаза, нос, похожий на клюв хищной птицы, длинные снежно-белые волосы на голове и борода. Богатое, великолепное облачение, и поверх него — дорогие северные меха, ибо в это время года в Тире бывает довольно прохладно. Дворец вполне достоин своего хозяйка. Всё — из чистейшего мрамора; потолки и стены комнат отделаны панелями из благоуханного ливанского кедра; повсюду — множество серебряных лампад, статуэтки и фрески. На мраморных полах — пестроцветные, превосходнейшей выделки ковры; столы и стулья из ливийского эбенового дерева, инкрустированного слоновой костью и перламутром.

Владелец всех этих богатств — Бенони — с утра проверял реестр товаров, прибывших на корабле из Египта; затем, пообедав, улёгся на диван в портике, чтобы понежиться под солнцем; откинувшись на подушки, он скоро заснул; спал он беспокойно: ворочался с боку на бок, что-то бормотал, шевелил руками. И наконец, вздрогнув, привскочил на диване.

   — О Рахиль, Рахиль, — простонал он, — ты преследуешь меня даже во сне! О моё дитя, моё дитя, неужели я мало ещё отстрадал? Почему ты всё время напоминаешь мне о моём тяжком грехе? Я не могу спокойно подремать на солнце. Ты приходишь, стоишь передо мной, бессильная и неподвижная, и что-то всё пытаешься сказать. Скажи же! Но нет, это не ты, это мой грех в твоём телесном обличии! — Закрыв лицо руками, Бенони раскачивался взад-вперёд и всё стонал, стонал.

И вдруг он соскочил с дивана.

   — Нет, это был не грех — это было праведное деяние. Я принёс её в жертву, дабы умиротворить разгневанного Яхве, как Авраам хотел принести в жертву своего сына Исаака, но на меня и моих родных пало проклятие этого лжепророка. Во всём виноват Демас, этот пёс-полукровка, который заполз в мою конуру; она полюбила его, и я разрешил ей выйти за него замуж. А он отблагодарил меня чёрным предательством, и я... я покарал его. Не моя вина, что меч отсёк сразу две шеи. Пострадать должен был только он, он один. О Рахиль! О, моя навеки потерянная Рахиль, чьи останки покоятся на дне моря, — прости меня! Я не могу вынести твой взгляд. Я стар, Рахиль, совсем стар.

Так бормотал себе под нос Бенони, быстро расхаживая взад и вперёд; наконец, изнурённый своей страстной вспышкой, порождённой сновидениями, он опустился на диван.

Вошёл пышно одетый, вооружённый большим мечом привратник-араб и, убедившись, что хозяин не спит, отвесил низкий салам.

   — В чём дело? — коротко спросил Бенони.

   — Хозяин, с вами хочет поговорить молодой господин Халев.

   — Халев? Я вроде бы не знаю такого... Нет, погоди. Должно быть, это сын Хиллиэля, которого римский наместник, — Бенони отвернулся и сплюнул, — восстановил в правах. Говорят, он живёт теперь в большом доме на набережной. Пригласи его.

Араб поклонился и вышел. Через несколько минут он ввёл Халева, теперь уже благородной наружности молодого человека в богатом одеянии. Бенони с поклоном пригласил его сесть. Халев по восточному обычаю приложил руку ко лбу и также поклонился. Хозяин заметил, что на руке у него недостаёт пальца.

   — Я к вашим услугам, — любезно сказал Бенони.

   — Я ваш раб, господин, — ещё более учтиво ответил Халев. — Вы, говорят, знавали моего отца. Поэтому по прибытии в Тир я тотчас же поспешил засвидетельствовать вам своё почтение. Я сын Хиллиэля, погибшего много лет назад в Иерусалиме. Вы, вероятно, слышали и о нём и обо мне.

   — Да, — ответил Бенони, внимательно изучая взглядом своего посетителя. — Да, я знал Хиллиэля; человек он был умный, но всё же попался в расставленную для него ловушку. Ваше лицо убедительно доказывает, что вы сын Хиллиэля, сходство просто поразительное, как будто он сам передо мной.

   — Ваши слова вселяют в меня гордость, — ответил Халев, хотя он уже догадался, что Бенони и его отец не слишком-то жаловали друг друга. — Вы знаете, — добавил он, — что мне возвращено — частично возвращено разграбленное отцовское наследство.

   — С помощью Гессия Флора, как я догадываюсь; из-за этого он заточил в тюрьму много евреев, среди них и ни в чём не повинных.

   — В самом деле? Как раз по этому поводу я и хотел с вами посоветоваться. Дело в том, что Гессий Флор забрал себе половину моего имущества. — Халев вздохнул и постарался напустить на себя негодующий вид.

   — Вам повезло, что он не прибрал к рукам всё.