Ветер даже колыхал двери храма. И это отвлекло девушку и других прихожан храма. Ветер так и норовил открыть главные, массивные двери, и они не были заперты на засов, что было странно, их обычно запирали стражники, что дежурили здесь круглосуточно. Со страшной силой, словно в храм кто-то желает ворваться, ветер отварил двери. Холодный и влажный, вместе с ледяными каплями дождя врываясь в зал, ветер сносил гобелены, тушил свечи и огни у алтарей. Последний поток пронесся по комнатам и залу храма, словно зловеще хохоча, и унося за собой свет из церкви, оставляя всех в кромешной тьме. Тут же над крышей и головами прихожан послышался раскат грома, словно кто-то очень сильно разгневался там, на небесах. Через открытые двери можно было увидеть, как белая вспышка молнии на долю секунды красиво и устрашающе пронеслась по серым, от дождевых туч, небесам, ведя за собой громкий и страшный раскат грома. Сейна почувствовала, как холод пробежал по её спине, обходя всё тело, а капли дождя застыли на щеках. Она почувствовала чуть ли не смертельный холод, когда её пальцы онемели, а тело затряслось изнутри, пытаясь согреется. Девушка почувствовала, что воздуха словно не было, и надышаться было невозможно, лишь короткие и слабые вдохи. Её сердце заколотилось, словно у загнанной кобылы, а голова закружилась, как будто она беспробудно пила. Она знала, что-то случилось, что-то нехорошее, из её уст лишь вырвалось:
— Айдан!
***
Тем временем близ Амхары.
***
Пятнадцатый Красный Легион был в пути уже второй месяц, и вот-вот они должны подойти к Амхаре, самому большому торговому городу на пересечении всех торговых путей в центральном Кровогорье. Воодушевление, что охватило легионеров в первые недели похода, осталось позади, теперь солдаты ждали первого боя, кто-то с нетерпением, кто-то с молитвами. Разведчики донесли, что полки южан идут на Амхару. Лорд Амхары, Марий Мейстланд, готовится к осаде, а южане катят катапульты. Похоже, война раскручивается всё сильнее и сильнее. Изнурительные дни сменяли друг друга раз за разом, пока так не прошло два месяца. Легион каждые три дня останавливался на привал, а за тем вновь отправлялся в путь. Пыль, поднимаемая колонной, рассеивалась через пять минут. День за днём перед легионерами представали живописные и красивые виды. Зеленые поля и луга, поля пшеницы и ячменя. Дикую зависть у них вызвали три табуна гордых коней, разных мастей, что паслись на тех поля. С завистью и усталостью легионеры не отводили взгляда от табунов, мечтая, наконец, сесть в седло и забыть о мозолях на ногах. Но громогласные командиры подзывали и подгоняли солдат, то просто криками, то криками изощренными нехорошими выражениями, которые были неимоверно распространены в любой армии и так любимы командирами.
Айдан шел в центральном ряду колоны, дыша в затылок другому однополчанину. Так же, как другой легионер, что шел позади него. Некоторые солдаты успевали переговариваться. Кто-то травил анекдоты, не всегда смешные, кто-то рассказывал о том, что, по их мнению, ждет колону в первом бою. Айдан не особо вслушивался, пока было спокойно, мысли его были затомлены Сейной. Он всё думал, как она там? Что с ней? Как она себя чувствует? Думает ли она о нём? Конечно думает, и наверняка усердно молится у алтарей. Иногда Айдану казалось, что он подло поступил с ней, уйдя на войну, но ведь это был приказ! На одном из привалов Айдан так грустил, что всем было грустно! И его друзья-легионеры поделились с ним парой тайн. Не он один оставил возлюбленную в столице. Вот это поворот! Айдану даже стало стыдно. У некоторых ребят любимые девушки носили их ребенка под сердцем. Или уже родили дочку или сына, и дома их ждала семья. И вскоре Айдан сумел сосредоточиться. Через час они должны были подойти к Амхаре.
Гарет СтоннКассел возглавлял это шествие. Простой во внешности русый, кареглазый, не сильно широкий в плечах, в латных доспехах, с полуторным плечом на спине, Гарет отказался от лошади, идя вместе со своими легионерами, часто подбадривая своих ребят. Айдан поражался тому, каким был младший лорд СтоннКассел. Легионер офицерского звания вел себя как простой задорный солдат, обращаясь абсолютно со всем, как с равными себе. Те, кто провинился, познавали на себе два вида наказания. Либо крик, ор, который стоял выше гор, и наказание драить казармы, либо лишение жалования на месяц. Либо долгий и спокойный разговор, в котором Гарет отчитывал провинившегося, пересчитывая все его оплошности. Те, кто подвергался второму виду наказания, тихо говорили: