В Европе ему противостояли две силы: Венгрия, стремившаяся к созданию огромной славянской империи вместе с Константинополем, и Венеция, воевавшая за господство на море. Мураду удалось за короткий срок взять важный стратегический порт на Средиземноморье – византийский город Фессалоники. Причём, чтобы сохранить внутреннюю инфраструктуру, ему пришлось выкупать у собственных солдат богатых жителей города. Ослабить же военную мощь Венгрии Мураду удалось после победы своей армии на Косовом поле. Потом он решил завоевать Константинополь, впервые использовав при этом осадную артиллерию. Однако попытка оказалась неудачной, и город остался не порабощённым.
В народе Мурада любили за его простоту и просвещённость. За годы своего правления он сумел установить покой и порядок в государстве, за что османы его очень уважали.
В своем послании к султану великий визирь Халал подробно докладывал о сборе податей с захваченных территорий, о подавлении смуты в центральной Анатолии, о ходе строительства мечетей в столице и тому подобное. Закончив с посланием великого визиря, ншанджи приступил к донесению, присланному главным евнухом Мустафой. Последний докладывал о событиях непосредственно во дворце султана и в заключение уведомил, что в гареме появилась новая наложница, прекрасная юная еврейка по имени Гёзал. Услышав об этом, Мурад вскинул густые брови и в глазах его появился юношеский блеск. Рука султана перестала поглаживать бородку, сам он выпрямил спину и уже более внимательно слушал ншанджи, жадно впитывая каждое его слово.
– Кожа у неё белее и глаже чем мрамор, – продолжал читать донесение евнуха ншанджи, – глаза у неё красивые и отдают морской голубизной, походка, как у молодой лани, шея длинная и нежная, как у лебедя.
Заканчивалось донесение словами: «Твоя новая наложница ждет с нетерпением возвращения своего повелителя».
Это был очень верный прием, ибо царедворцам, которым надоело долгое отсутствие его величества, очень хотелось добиться его скорейшего возвращения в столицу. Им это почти удалось. Мурад по натуре был человеком миролюбивым, и ему страшно наскучила эта бессмысленная осада в Круи. Султану вдруг сразу захотелось покончить с пребыванием в этом походном шатре и очутиться в своих роскошных дворцовых покоях вокруг своих очаровательных наложниц. К тому же лето – основной сезон для военных кампаний, уже заканчивалось и начиналась осень с ее дождями, размывающими дороги и превращающими их в непролазную грязь. Однако он быстро вспомнил, какое огромное расстояние разделяет его от Адрианополя и с какой целью он здесь находится.
Необъяснимо дурное предчувствие вдруг охватило султана. Ему показалось, что эта безуспешная осада не только военная неудача, а еще что-то непоправимо худшее, которое он, однако, еще в состоянии предотвратить. Мурад встал во весь рост, жестом велел секретарю удалиться и сильно хлопнул два раза. Тотчас же в шатер вбежал его слуга и, не смея смотреть в лицо султану, упал на колени.
– Приказываю разыскать и немедленно привести ко мне царевича! – приказал Мурад, и слуга бросился выполнять высочайшее повеление.
В походе на крепость Круи султана сопровождал его сын и потенциальный наследник турецкого престола царевич Мехмед, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет.
Мехмед родился в «черное время», когда вовсю свирепствовала чума. Его мать была рабыней христианского происхождения, что сильно сказалось на контрастной внешности царевича. Будучи младшим сыном, у него не было больших шансов стать наследником престола. Однако, когда его старшие братья преждевременно скончались, Мурад решил серьезно заняться запущенным воспитанием будущего султана.
Учитывая, что Мехмед был капризным и трудным учеником, отец разрешил учителям применять при воспитании сына телесные наказания. В результате чего царевич рос жестоким и деспотичным юношей, рано познавшим власть силы и готовым применить ее в любой момент для достижения собственной цели. Он с ранних лет усвоил для себя, что человеческая жизнь в его окружении не представляет никакой ценности.
В Османском государстве лишить жизни человека не представляло особого труда, ибо сразу же место убитого занимал другой, а про погибшего уже никто и никогда не вспоминал.