Падение империи

Бешеным движением вырвала Рустициана свои пальцы, и гадливо обтирая их своим черным покрывалом, громко расхохоталась диким, нервным смехом.

— Молчать велишь ты мне… Смешно, право… Да разве я стану молчать теперь?.. О, нет, нет, Цетегус. Я буду кричать истину о смерти короля… Я пойду к Амаласунте и расскажу ей всю правду об отравленном кубке… О, я заплачу тебе за смерть бедного юноши, смерть которого лишила меня дочери. Да и могло ли шестнадцатилетнее сердце вынести страшную картину смерти того, кого она так любила, кто полчаса назад назвал ее своей невестой… Более сильные женщины не вынесли бы подобного падения с вершины блаженства в глубину отчаяния… Она же — нежная, юная, любящая… О, моя Камилла… Прости твоему убийце…

Слезы прервали страстную речь матери, но Цетегус все же вздохнул облегченно. Он понял, что Рустициана даже не видела, как пила Камилла отраву, и не подозревает того, что он мог бы остановить.

«Тем лучше», — подумал префект Рима и со спокойной уверенностью положил руку на плечо плачущей женщины.

— Перестань безумствовать, Рустициана, — повелительно произнес он. — Никуда я тебя не пущу… Да ты и сама не пойдешь рассказывать сказки, которым все равно никто не поверит.

— Не беспокойся, я найду доказательства. Я сохранила флакон с золотой пробкой… На ней вырезан твой герб, патриций. Во флаконе, наверно, остались капли яда… Для врачей этого будет достаточно… — В голосе Рустицианы звучало злобное торжество.

Цетегус гневно закусил губу.

— Проклятье… — прошипел он, вскакивая с места.

Рустициана опять захохотала при этом движении префекта.

— Что… испугался? — дико вскрикнула она. — Теперь ты видишь, что я не безоружна против твоей власти… Есть Бог над нами, Цетегус, и Он поможет мне покарать тебя…

Глаза Рустицианы сверкали ненавистью, но железный римлянин уже вернул себе хладнокровие. Привычная саркастическая улыбка раздвинула его губы.

— Бог… — повторил он язвительно. — Если у тебя нет лучшего помощника…

Эта насмешка окончательно вывела из себя Рустициану.

— И ты издеваешься надо мной и богохульствуешь… Берегись, Цетегус… Не забывай, что я знаю все твои планы, знаю имена всех заговорщиков. Знаю место, где вы собираетесь, знаю содержание переписки с императором Византии… Все, все знаю… и все это открою я правительнице и ее готам… Ты погибнешь на том же эшафоте, на который взошел Боэций, обманутый тобой…

— Так же, как и тобой, Рустициана, — насмешливо перебил Цетегус. — Перестань говорить глупости. Ты не можешь выдать меня, не погубив себя вместе со мною.

— Так что же? Я не дорожу жизнью… С радостью пойду я на казнь, только бы погубить тебя.

Такая ненависть сверкала в глазах женщины, что хладнокровие на мгновение оставило непреклонного римлянина. Мрачные глаза Цетегуса гневно вспыхнули. Его железная рука тяжело легла на плечо Рустицианы, вскочившей с места, чтобы бежать во дворец.

— Подожди, безумная… Выслушай меня, прежде чем погубить своих сыновей, — глухо произнес он, удерживая на месте вырывающуюся женщину.

Эти слова подействовали. Как пригвожденная, остановилась Рустициана, но глаза не опустила. Злоба и ненависть дали ей силу выдержать мрачный огонь властных очей, которым она беспрекословно покорялась вою жизнь.

— Мои сыновья не в твоей власти… — внезапно произнесла она, припоминая, что еще месяца не прошло с тех пор, как она получила от них письмо из Константинополя.

Пришла очередь Цетегуса засмеяться.

— Ты кажется забыла, с кем имеешь дело, Рустициана… Ну, а я не позабыл своего правила не доверять женщинам. И тебе я давно уже не доверяю, сумасшедшая женщина, меняющая чувства и мысли, как одежды… Поэтому я заранее принял меры против твоих капризов, выписав твоих сыновей в Рим. Теперь они оба у меня… Северий приехал с неделю назад, а Апиций только третьего дня, с письмами из Константинополя. Надеюсь, ты не забыла, что их возвращение в Италию равносильно государственному преступлению. Стоит кому-либо донести об их присутствии в Риме, как они немедленно будут арестованы и казнены… Надеюсь, ты не забыла, что они приговорены к смерти вместе с твоим отцом, и помилованы только под условием вечного изгнания… Итак, успокойся и помни, что жизнь твоих детей отвечает мне за твое благоразумие.

— Дети мои… — прошептала Рустициана, глядя безумными глазами на безжалостного человека, разбившего всю ее жизнь.

— Надеюсь, ты поняла теперь, что находишься в моей власти, а не я в твоей… — беспощадно продолжал Цетегус. — Скажи только одно слово, могущее повредить мне, Быдай кому-нибудь, хотя бы священнику на исповеди, тайну смерти короля и Камиллы, и я клянусь тебе памятью Цезаря, — а ты знаешь, что означает эта клятва для меня, — что в тот же день твои сыновья отправятся на эшафот… Не забывай этого, Рустициана, и не пытайся бороться со мной… Пример Аталариха доказал тебе, что это к добру не ведет и всегда оканчивается плохо… для моих противников.