Падение Ивана Чупрова

В старые времена, когда еще не было базара на этом месте, на окраине пустыря стояла каменная часовенка, поставленная в честь какой-то ныне забытой божьей матери. Позднее к этой часовенке пристроили два кирпичных крыла, повесили над дверями вывеску: «Чайная». В воскресные дни сюда заезжали из колхозов «помолиться». В чайной председатели лучших колхозов, люди солидные и степенные, садились ближе друг к другу, остальные — в сторонке кучками, парочками или унылыми одиночками.

Бессонов сразу направился к столу, где уже сидели трое: толстый и лысый Мартын Лопарев, жиденький, с бородкой Федор Лошадкин и тоже толстый, тоже лысый, только объемом помельче да лысиной потусклее Лопарева Игнат Сивцев. Все трое — не менее известные председатели по району, чем Чупров.

Бессонов же по своему колхозу был намного ниже их всех. Но по тому как он уверенно направился к этому столу, и по тому, как трое председателей с веселой готовностью протянули навстречу руки, Чупров понял: «Не только сам верит, но и этих заставил поверить, что его колхоз скоро поднимется до них».

— Здравствуйте, здравствуйте, — воркующе приветствовал их Лопарев. — Подставляйте стулья, присаживайтесь.

Сам Чупров любил так «помолиться» в степенной компании. Приятно сидеть, разговаривать, зная, что за соседними столиками завистливо перемигиваются: «Ишь, мол, сила уселась!». Теперь же ему хотелось приютиться где-нибудь в уголке, побеседовать наедине с Бессоновым. Но отказываться от компании было неудобно. Подставили стулья, попросили официантку Настеньку «не обойти».

— Как же ты, Маркелыч, сюда заглянул? — начал Федор Лошадкин, двигая бородкой, переваливая в беззубом рту кусок соленого огурца. — Ты теперь высоко летаешь, все больше по городу бьешь. Не мы, бедолаги.

— Хорош бедолага, — затрясся животом Мартын Лопарев, — что ни месяц, то новая постройка! Овощехранилище завернул, что твои палаты! «Бедолага»!

— Что овощехранилище, когда хранить нечего! Чупров вон теплицу думает поставить. Как ты ее мыслишь: на столбах, каркас деревянный?

— Нет, каркас железный. Вместо столбов трубы. Не погниет.

— Это да! — завистливо вздохнул Лошадкин, — Где ж ты эти трубы выцарапал? А стекла достаточно? Уймищу стекла ведь нужно.

— Хватит.

— Молодец ты, ей богу! Завидую!..

Бессонов с ухваткой человека, рано вставшего утром, успевшего проголодаться да к тому же пропустившего стопочку, уничтожал поставленную перед ним баранину с кашей. Он неодобрительно посмотрел на Чупрова:

— Все достаешь? Смотри!

— Что «смотри»?

Чупров сейчас вдруг понял, что от этих людей, а больше всего от Никиты нужно скрывать все, что случилось. Не распахивать душу — скрывать!

— Что «смотри»? — повторил Чупров вызывающе, в душе же побаиваясь, что Никита сейчас все разгадает.

— Уж больно быстро все достается!

Чупров густо покраснел и поднялся:

— Завидуешь, Никита… Счастливо оставаться! Спасибо за компанию. Не осудите, некогда мне…

Он повернулся и твердым шагом пошел к выходу.

— Что это он? Вроде обиделся, — удивился тихий Игнат Сивцев.

Страшно было идти в правление, где его встретит торжествующий Никодим Аксенович.

Он лежал с головной болью и думал об одном: как случилось, с чего началось, чем кончится?

Сначала все шло просто и безобидно. Начали строить теплицу, доставать материал. Алексей Быков упрекнул его на правлении: «Занимаешься темными делами». Если б тогда круто повернуть, отказать всем Виталиям Витальевичам, ничего бы не случилось.

Заплясал под дудку Никодима, волей-неволей помогал ему воровать. Поехал в райком, не хватило духу признаться! Теперь все, теперь не жди пощады!

Никодим, ядовитая бестия, уж, верно, понял: если Чупров не показывается, не появляется и участковый, — значит, струсил председатель.

А завтра? Завтра, хочешь не хочешь, придется встречаться. Теперь он возьмет за горло…

«Напьюсь! — решил Чупров, — До смерти напьюсь!»

И он напился, вернулся домой в полночь, спал, не раздеваясь. А утром основательно опохмелился.

С этого дня он пил уже регулярно.

С бухгалтером Чупров стал разговаривать грубо, не стесняясь, посылал его за водкой. Никодим Аксенович без возражений бегал в ларек, даже покупал водку на свои деньги: выгодно! Хотел или не хотел того Иван Чупров, но он входил в «базарный» пай к бухгалтеру и Павлу Штукину. Только с той разницей, что брал свою долю не деньгами, а натурой — водкой.

Всем казалось, что Алексей и Рая живут счастливо. А счастья в их маленькой семье не было.

Алексей никак не мог забыть того вечера, когда он, бледнея от позора, стоял перед колхозниками, слушал их выкрики. Ему теперь казалось, что все относятся к нему настороженно, подозрительно. Раздавался случайный смех за спиной, он считал — не иначе, над ним смеются; Митрофан Евсеев не протянул руки при встрече: гнушается; Иван Кустов, наоборот, долго жмет руку, заглядывает в глаза — жалеет: на лице Глафиры таинственная улыбочка — ходит по деревне новая сплетня о нем. Алексей стал дичиться людей.

Один человек оставался для него близким и дорогим — Рая. Но даже и с ней Алексей не мог быть до конца откровенным. Они между собой не говорили об отце.