Падение к подножью пирамид

Лукашевскому показалось, что Александрина вот-вот заплачет. Он шагнул к ней и взял за руку. Александрина вырвала руку и ударила его по лицу. И пока опешивший Петр Петрович, задохнувшись, стоял, ничего не видя и не слыша, Александрина бросилась в другую комнату и захлопнула за собою дверь.

"Получил, старик?" — заржал за спиной у Лукашевского Рудольф. — Ладно, ладно, не ты один получил, — отступил за порог Рудольф видя, с каким грозным намерением двинулся на него Лукашевский. — Другие тоже получили по мордам, которые моложе и решительнее вас…"

"Паршивый щенок!" — выдохнул, проходя мимо Рудольфа, Лукашевский.

Рудольф сильно толкнул его плечом, но Лукашевский устоял, удержавшись за дверную ручку, мгновенно развернулся и послал ему в подбородок такой апперкот, что Рудольф рухнул, как подкошенный. Лукашевский хотел уйти, но, заметив, что Рудольф не приходит в себя, нагнулся над ним и получил удар ногою в живот. Падая, он сбил с табуретки ведро с водой, и лишь это обстоятельство спасло его от второго удара — Рудольф, вскочив, поскользнулся на мокром полу и, проехав по нему, как по льду, на животе, уткнулся головой в колено Лукашевскому.

Лукашевский тут же воспользовался этим и заключил Рудольфа в глухой замок. Рыча и кряхтя, они с минуту катались по мокрому полу. Наконец Рудольф, поняв, что ему не вырваться, сказал перестав сопротивляться:

"Ладно, твоя взяла, старик. Отпусти".

На шум вышла Александрина и включила в коридоре свет. Лукашевский и Рудольф поднялись с пола растрепанные и мокрые.

"И вы озверели, — сказала Александрина. — Все озверели".

Часов до трех ночи Лукашевский не спал, но встал рано, чуть свет. Вывел из гаража машину, и принялся возиться возле нее, без надобности, лишь для того, чтобы быть во дворе и не прозевать момент, когда Александрина выйдет из дому с Павлушей, чтобы отправиться, как она заявила вчера, на поиски Полудина.

Теперь он уже не знал, точно ли скажет ей то, что решил ночью. А решил он сказать ей, что готов взять ее с собой в плавание. Ее и Павлушу. Разумеется, это была безумная идея: взять с собой в кругосветное плавание чужую жену и чужого сына. Безумная с точки зрения блюстителей тех формальностей, которые неизбежно встали бы перед Лукашевским, если б он вознамерился осуществить эту идею. И все же принял такое решение. Положился на случай, на то, какой предстанет перед ним Александрина, качнется ли ее душа навстречу ему или окатит его холодом, прочтет ли он в ее глазах радость или тоску… А если любовь, то уйдет с нею сегодня же, минуя все погранзаставы!

Спустился с башни Рудольф и подошел к нему, покашливая.

"Простудился, что ли?" — спросил Петр Петрович, вкладывая в интонацию свое недружелюбие.

Другой человек, услышав, что к нему так обращаются, сразу же ушел бы, но Рудольф — деревянное ухо и суконное сердце — и не подумал уйти.

"Так вы мне горло вчера чуть не раздавили, — сказал он. — Совершенно железный захват. Я не ожидал. Такая ловкость и сила в шестьдесят лет?!"

"Много говоришь, — остановил его Петр Петрович. — Отвлекаешь от дела".

"Так ведь никакого дела у вас нет, — усмехнулся Рудольф. — Вытирать чистый мотор — разве это дело? Вы просто ждете, когда выйдет Александрина, — вот ваше настоящее дело, — сказал он вдруг. — Только и это напрасно. — Рудольф зевнул и перекрестил рот. — Потому что она не выйдет".

"Это почему же?" — насторожился Лукашевский, успев подумать Бог знает что.

"Потому что она спит, — весело ответил Рудольф. — Спокойно спит. После брачной ночи".

"Не понял!" — Лукашевский захлопнул капот и сунул руки в карманы плаща, наткнувшись правой рукой на холодную сталь пистолета.

"А что тут понимать? — крутнулся на одной ноге Рудольф. — Я и Александрина стали мужем и женой. Обычное дело. Впрочем, можете поздравить".

Лукашевский долго молчал, потом оперся спиной о машину и спросил: "А если вернется Полудин? Ты убьешь его или он тебя?"

"Он не вернется, — ответил Рудольф. — Даже если захочет".

"Ну, ну, — сказал Петр Петрович, чувствуя, как замирает в нем жизнь, как холодеет и останавливается сердце. — Ну, ну…" — он оттолкнулся от машины и, пройдя, словно во сне, несколько шагов, ухватился за холодные поручни железной лестницы.

"Тебе помочь, старикашка? — засмеялся гундосо Рудольф. — Как я тебя, а? Это почище, чем удар в зубы".

Его следовало бы убить. И Петр Петрович готов был сделать это — стоило лишь опустить правую руку в карман, взвести курок пистолета и выстрелить. Он, пожалуй, даже не промахнулся бы.

Не оборачиваясь, Петр Петрович поднялся на веранду и уже там, упершись лбом в стену, замычал от ярости и тоски.

Яковлева будить не стал, выпил чаю один. Затем перенес в машину последние вещи, отобранные для "Анны-Марии" и, разбудив Яковлева, сказал ему, что уезжает на базу.

"Когда вернешься?" — спросил Яковлев, потягиваясь.