Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)

Мегмет-оглы-бей презирал женщин. Хан за это еще больше стал доверять ему во всем. В Бахчисарайском дворце Мегмет-оглы-бей чувствовал себя как дома и даже часто ночевал там. Однажды он попросил у Крым-Гирея дозволения совершить путешествие в Мекку и получил разрешение.

В отсутствие Мегмета хан был угрюм и печален. Он тосковал о своем друге-паломнике и, когда тот вернулся из путешествия, встретил его в белой чалме, как родного брата. По возвращении из святых мест Мегмет получил право на святое имя – Хаджи, и стали его все называть Хаджибеем. Крым-Гирей полюбил его еще крепче.

– Хаджибей? – переспросил Кондрат, не спуская глаз с Селима. Он уже незаметно стянул ремни и теперь расправлял занемевшие руки.

– Да, Хаджибей, – повторил Селим, недовольный тем, что его перебили. И продолжал: – Прошел год. Как-то раз вечером хан вышел в сад. И вдруг под одной из чинар увидел любимую свою наложницу Фатиму в объятиях Хаджибея. Хан, не доверяя себе, стал протирать глаза. В страхе наложница убежала. А Хаджибей, вынув кинжал из ножен, протянул его хану и упал перед ним на колени, прося тут же убить его.

В гневе Крым-Гирей схватил кинжал. Замахнулся. Но овладел собой.

– Уходи от меня сегодня же! Уходи, и никогда не встречайся мне на пути, – сказал он своему неверному другу.

Через день Хаджибей отплыл на каком-то судне из Крыма в Стамбул, захватив с собой богатства, подаренные ему Крым-Гиреем. В Стамбуле он выпросил себе у султана деревушку Качибей, что находилась на берегу Черного моря. В этой деревушке он на свои деньги построил крепость. Турецкие корабли с той поры стали частенько останавливаться в гавани Качибея. Затем султан прислал в крепость несколько своих янычар и двенадцать пушек – все под команду Хаджибея. С тех пор Качибей начал называться Хаджибеем[47].

Селим умолк.

– Но турки все равно отняли у вас, татар, Хаджибей, – сказал Кондрат.

– Такова воля Аллаха, – согласился ордынец.

– А ты бы, Селим, хотел побывать на могиле своего брата?

– Это можно сделать только после войны. Я ведь дал клятву воевать с вами, урусы, – с какой-то грустью ответил ордынец.

– Так я помогу тебе освободиться от клятвы, Селим!

– Это невозможно.

– Возможно, – усмехнулся пленник.

Вдруг на лице Кондрата появилось выражение тревоги, и он испуганно посмотрел в ту сторону, где были привязаны лошади. Селим невольно оглянулся. В ту же секунду огромное тело Кондрата распростерлось в прыжке. Ударом кулака в голову Хурделица сбил татарина с ног и навалился на него. Селим попытался было вырваться из объятий Кондрата, но, получив еще один удар в лицо, впал в беспамятство. Через несколько мгновений татарин был связан по рукам и ногам и приторочен к седлу в таком же положении, в каком недавно находился Кондрат. Хурделица забил ему в рот ту же самую тряпицу, что побывала в его собственном горле. Кондрат спрятал за пазуху разорванный пакет с документом, опоясался саблей, проверил кремни пистолетов и отвязал коней.

– Я освободил тебя, Селим, от клятвы! – усмехнулся он, садясь в седло своей лошади.

Новый денщик

Только к вечеру Кондрат добрался до Татарбунар, где на холме белели палатки арьергарда армии. Перед тем как въехать в лагерь, Хурделица разрезал ремни, которыми был связан Селим, и вырвал из его рта кляп. Освобожденный ордынец тяжело сполз с лошади и повалился на землю. Кондрат помог пленнику встать на ноги и, когда тот поднялся, сказал:

– Я взял тебя, Селим, в полон и этим освободил от твоей клятвы служить султану. Теперь ты – мой ясырь. Но если ты сейчас поклянешься мне памятью твоего брата, а моего кунака-побратима Озен-башлы никогда не лить кровь нашу, тогда я отпущу тебя на волю.

Селим удивленно посмотрел на Хурделицу. Затем смуглое лицо ордынца стало серым от волнения, и он срывающимся голосом произнес слова клятвы.

– Добре. Верю тебе, – промолвил Кондрат и добавил: – Садись на коня и скачи, куда хочешь. Ты свободен!

Татарин ловко вскочил в седло и с песней, похожей на радостный вой, помчался по степи.

Кондрат же направился своей дорогой. Но когда он подъезжал к лагерю, то услышал позади цокот копыт. Обернувшись, Хурделица увидел ордынца.

– Я с тобой… – задыхаясь, на скаку прокричал Селим. – Джурой твоим буду, как брат мой, – с тобой!..

Кондрат недоуменно поскреб затылок. Для него эта просьба Селима была неожиданной. Взять ордынца к себе в джуры, как тот просил, означало зачислить его на военную службу. Но как на это взглянет начальство? К султанцам теперь дорога татарину заказана, коли он с нами воевать не хочет. Видно по всему – он человек честный. В брата своего пошел и клятву держать верно будет. Раз так, то грех не помочь человеку. Возьму его к себе вроде в денщики, выпрошу на это разрешение. И Хурделица, улыбнувшись, весело вскрикнул:

– Добре! Следуй за мной!

Они поехали вдоль линейки лагеря к шатру начальника арьергарда генерал-аншефа Гудовича. Встречные солдаты и офицеры с любопытством посматривали на странного вида всадников: высокого статного офицера в запыленном гусарском мундире и следовавшего за ним в рваном халате татарина.