Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)

Кондрат со своими гусарами остановился на окраине Ясс, в землянке казачьего полка, далеко от ставки командующего. Но и сюда долетали звуки непрекращающегося там веселья. Хурделице не часто приходилось бывать на главной квартире, но то, что он слышал и видел там, вызывало у него тяжелое чувство тревоги и обиды.

«Мы под пулями турецкими не всегда вдоволь хлеба имеем. По полгода, а то и более денег за службу не получаем, а здесь с жиру бесятся», – лезли в голову Кондрата бунтарские мысли.

Перед отъездом из Ясс ему удалось повидать и самого Потемкина. Хурделицу вызвали за пакетом к начальнику канцелярии генерал-майору Попову. Он вручил Кондрату пакет с приказом немедленно со всей сотней отправляться в Измаил.

– Сие донесение как можно скорее надлежит вам вручить его светлости кавалеру генерал-поручику Павлу Сергеевичу Потемкину. – Заметив недоумение на лице Кондрата, снисходительно усмехнувшись, пояснил: – Павел Сергеевич племянником приходится светлейшему.

Кондрат вышел из флигеля во двор, отвязал коня, вскочил на него и вдруг увидел стоящего на высоком крыльце капителя[54] рослого, могучего сложения человека в гетманском малинового бархата кунтуше, усыпанном бриллиантовыми звездами и орденами. Бледное лицо с хищным крючковатым носом, русые взлохмаченные волосы делали его похожим на степного орла-беркута. Он исподлобья смотрел куда-то вдаль, не обращая никакого внимания на суетящихся вокруг него офицеров. Потом повернул голову и перевел взгляд на Хурделицу. В этот миг Кондрат приметил, что один глаз этого степного орла блеснул стекляшкой.

«Ого! Да ты, брат, одноглазый! Значит, это и есть сам Потемкин, а по-нашему, по-запорожскому, Грицко Нечеса. И впрямь-то, по волосам ты и ныне нечеса», – подумал Кондрат.

– Он? – спросил Потемкин подбежавшего к нему Попова.

– Так точно, ваша светлость! Он. Уже наряжен с пакетом к Павлу Сергеевичу.

Светлейший сделал знак рукой, и Кондрат подъехал к самому крыльцу капителя.

– На словах от меня передай Пашке, – хмуро улыбнулся Потемкин Хурделице, – то есть племяннику моему, его светлости генерал-поручику и кавалеру Павлу Сергеевичу, чтоб от Измаила – ни шагу! Понял? Так… А то слух до меня дошел, что он уже отступил и с войском своим сюда прется, на зимние квартиры. Вот… Скажи, чтобы немедленно повернул на Измаил. Понял?

– Понял, ваша светлость…

– Коли так – с Богом!

Построив сотню гусар в походную колонну, Кондрат повел свое воинство к Измаилу.

На другой день утром недалеко от излучины Дуная встретил он группу конников, за которыми нестройной толпой шла пехота. Подъехав ближе, Кондрат увидел чернявого, грузно сидящего на гнедом жеребце генерала и приблизился к нему.

Хурделица спросил, где можно увидеть его светлость Павла Сергеевича Потемкина.

– Он перед тобой, – сказал генерал, и Хурделица вручил ему пакет, а также передал устное распоряжение светлейшего.

Выслушав посланца и прочитав донесение, генерал гневно сверкнул черными выпуклыми глазами и, побагровев, выругался.

– Плохую весть вы принесли мне, милостивый государь. Хорошо ему, светлейшему, в Яссах менуэты танцевать да приказы приказывать. Сам бы попробовал… – Но, почувствовав, что сказал лишнее, генерал осекся и тут же приказал повернуть войско вспять.

Обогнав идущую обратно в Измаил пехоту, Кондрат к ночи добрался до лагерного расположения русских полков.

Армейская крепость

На другой день в расположении Херсонского полка Кондрат разыскал любезного своего друга Зюзина. Василий сильно похудел за время их разлуки.

«Оголодал, видно, на интендантских харчах», – подумал Кондрат, разглядывая осунувшееся лицо товарища. Тот под его внимательным взглядом невесело поморщился.

– Зябнем здесь в палатках полотняных на ветру. Подчас и хлебушка не видим. Все без толку турецкие бастионы разглядываем… – Он печально улыбнулся, кутаясь в свой видавший виды плащ.

Голодные, одетые в рваные летние мундиры солдаты и офицеры произвели тоскливое впечатление на Хурделицу.

– Светлейший день и ночь в веселых пирах пребывает, а здесь черных сухарей да квасу не хватает, – сказал с горечью Кондрат. Хотел еще что-то добавить, но Зюзин прервал его:

– Ладно! Лучше о викториях поведаем друг другу, – и кивнул на стоящих рядом солдат.

– Что ж… Это можно, – согласился Хурделица. Он понял товарища. – Говорят, что у вас тут настоящего дела еще не было.

– Какое!.. Вот только со стороны Дуная, – Зюзин показал рукой в направлении реки, – казаки капитана Ахматова захватили угловой бастион Табия, да турки снова его отбили. Без ума сию эскаладу[55] де Рибас затеял. Лишь головы казачьи зря погубил…

– Много?

– Свыше трехсот человек полегло да потонуло. Правда, турецкую флотилию почти всю истребили. Но она малое значение имела. И крепость этим не возьмешь. Взгляни, какая она. Недаром французы называют ее неприступной.

– Неприступная, – невольно повторил Кондрат и глянул в степь, туда, где верстах в четырех виднелся серый земляной вал Измаила.