Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.

Далее условимся о форме. И здесь автор пребывает в затруднении. С одной стороны его произведение — достоверная летопись, рассказывающая об очевидных фактах истории, с другой стороны, по объему и исторической значимости всего происходившего в Ханабаде, это роман. Но при всем том, по героическому наполнению, в чем читатель сам убедится, это в то же самое время поэма. Так что автор после длительных раздумий счел необходимым обратиться к истокам ханабадской литературной традиции. И здесь ему видится дестан. Да, именно этот проверенный историей жанр наиболее подходит для всего того, что сошлось вместе в нашем повествовании» Так что пусть не удивляется читатель, встречая в сугубо современных общественных и политических структурах эпитеты и метафоры времен легендарных ханабадских сатрапов, чье имя выбито на знаменитой Бехистунской скале. Форма в этом случае будет соответствовать содержанию, а это главное условие при обращении к методу ханабадского реализма.

Остается лишь напомнить не вполне компетентному читателю, как строится дестан. Все очень просто, как в любом классическом произведении. Дестан разбивается на главы в соответствии с имеющимся матерьялом. Каждая глава предполагает соответствующую тему (Любовь, Верность, Дружба и т. п.). Повествование ведется свободно, с обширными отступлениями, с привлечениями побочных литературных жанров: стихов, песен, мемуаров, публицистики. То есть автор делает все, что хочет. И тут вдруг обнаруживается, что это и есть самая современная форма построения романа. Новое в Ханабаде это всегда — забытое старое. Разве что в дестане все же обязательны знаки препинания.

И, наконец, последнее. Сейчас в Ханабаде торжествует гласность, так что не станем, как делали это прежде, рассказывать сказки, ходить вокруг да около. Будем приводить одни лишь факты, пусть и окрашенные дымкой воспоминаний, но никак не теряющие своей свежести. А факты — упрямая вещь, как любил говорить самый великий ханабадец всех времен и народов. Здесь уже не скажешь, что «свежо предание, а верится с трудом». Верится, и еще как!..

Первая глава

Как я впервые соприкоснулся с Ханабадом?.. Собственно говоря, здесь употреблено не то слово. Ведь Ханабад есть нечто неосязаемое, неопределенное, вроде метафизического пара. С ним не сталкиваешься, не соприкасаешься, а словно бы проникаешься его манящим, властным излучением. И если душа у тебя отзывчивая на ханабадские призывы, то вмиг ощутишь радостное чувство причастности к великому, к самой истории. То самое, шестое, а может быть, и седьмое чувство…

Нельзя сказать, чтобы я был невинен в этом смысле, подобно весталке. Родился я уже в период очевидной ханабадской величественности, ходил в школу, пел соответствующие песни, прошел войну, сам учительствовал, написал пьесу согласно законам ханабадского реализма, закончил факультет журналистики, многое видел, слышал, да вроде бы и не полный дурак. Все дело в том, что особое ханабадское излучение, о котором идет речь, лишает человека как бы самого себя. Он видит и одновременно не видит, слышит и не слышит, и факты уже без чьего бы то даже давления сам поворачивает к себе той стороной, которая отвечает ханабадскому взгляду на мир. Одним словом, происходит вполне осознанное раздвоение сознания, как в театре. С той лишь разницей, что явно сценическое действо представляется реальной жизнью, а то, что происходит за стенами театра, не имеет ровно никакого значения. Убедить себя, что мираж это и есть жизнь — таков основной закон ханабадской диалектики. Это мировоззрение.

А столкнулся я с Ханабадом на третий день после утверждения меня собственным корреспондентом «Ханабадской правды» по Ханабадской области. В этот день, как было заранее известно, один из районов этой области, и именно Ханабадский район первым в республике выполнил план сева хлопка. Это была очередная победа на пути к великой цели. Накануне вечерним поездом в помощь мне, начинающему журналисту, прибыл Михаил Семенович Бубновый[6] и молодой, но уже набивший руку практик Женька Каримов. Следовало дать полосу.

— Ты поедешь в Ханабад-1, а ты в Ханабад-Н, — сказал нам с Женькой Михаил Семенович, бодрый сухощавый ветеран пера. — Я тут пока в обкоме пошурую!..