Падение Кимас-озера

— Вместе с павшими товарищами мы организовали комсомол Финляндии, вместе с оставленными здесь навсегда товарищами мы дрались в рядах нашей Красной гвардии с проклятыми лахтарями, вместе с ними мы били лахтарей в Карелии, и во всех боях, что предстоят нам впредь, их имена будут в наших сердцах, их подвиги — нам примером, и геройская их смерть за дело мировой революции будет возбуждать в нас восхищение. Ровно четыре года назад, 27 января, на башне Рабочего дома в Гельсингфорсе зажегся красный огонь — сигнал восстания. Неугасимо горит он в наших сердцах. Мы обещаем вам, товарищи, оставляемые здесь как дозор, что каждый из нас отдаст свою жизнь за победу трудящихся не дешевле, чем отдали вы свою.

Я знаю, что и сотой доли огня, с которым говорил он, и того внимания, с которым мы слушали эту надгробную речь, нет в этих моих слабых, неточных словах. Но когда я сейчас вспоминаю, я снова начинаю волноваться.

Это было ровно десять лет назад, этот самый день, когда мы опускали их в мерзлую могилу.

И я снова вижу, как тело Лейно, слишком длинное, не входит в могилу и, окоченелое, не хочет сгибаться, и как Тойво, стоя внизу в могиле, подгибает ему ноги, и я не могу больше говорить спокойно и призываю вас всех, товарищи, помнить о прощальной речи товарища Антикайнена, в которой он поклялся, что ни один комсомолец, ни один коммунист, ни один красноармеец не забудет никогда своего долга перед мировой революцией.

* * *

И мы пошли в Кимас-озеро.

Дальше я не принимал участия в действиях отряда. Пусть о взятии Кангалакши, пусть о дальнейшей работе отряда, о стойкости Тойво, об отчаянной смерти замученного лахтарями Яскелайнена, о трофейном олене лахтарской почты, привезенном в Ленинград на курсы, расскажут сами участники. Они подтвердят, что приказ революции мы выполнили.

Грыжа, проклятая грыжа, лишила меня возможности итти вместе с отрядом дальше, и я пошел обратно, но уже по дорогам, по этапам, и через декаду лежал в лазарете Интернациональной школы, пройдя на лыжах тысячу семьдесят километров.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Рассказ Тойво

В последней главе мой кровный товарищ Матти говорит, что после взятия Барышнаволока он пошел в тыл и просит других товарищей досказать о походе нашего лыжного батальона финнов Интернациональной школы.

Я откликаюсь на этот вызов и расскажу про один эпизод, который случился с нами через неделю после ухода Матти.

Сегодня выходной день, и для этого письма я урвал три часа от моей работы по лесозаготовкам, на которые мы, выполняя решения партии и советской власти, сейчас нажимаем изо всех сил. Мы тут разбились на бригады, ввели прогрессивную сдельщину, начали выполнять все шесть условий товарища Сталина и теперь по валке и вывозке древесины, измеряя фестметрами, побиваем на нашем участке канадские рекорды, и я заверяю через газету, что на нашем участке план будет перевыполнен досрочно.

Но я возвращаюсь к сути дела.

* * *

Меня зовут Тойво, я есть тот самый Тойво, который научился ходить на лыжах во время этого неповторимого лыжного рейда Интервоеншколы.

Все дело было так. Я был командиром отделения в разведке.

Темная январская ночь. Все звезды высыпали на небо, заняли свои места согласно астрономической инструкции и ярко блестели на черном январском, холодном небе.

Уходя в разведку, я отдал Аалто свои серебряные часы, которые получил за дела на колчаковском фронте.

В случае чего пусть лучше товарищ попользуется, чем лахтарь.

Мы вышли из леса, который, не прерываясь, преследовал нас уже пятьдесят километров, и легко вздохнули, нащупав на поле дорожку.

Дорожка вела, очевидно, к деревне, которая нанесена была на карте — в десяти километрах от места выхода нашего из леса.

Было отчаянно тихо.

Слышен был скрип наших верных лыж и тихое наше дыхание.

Мороз стоял не меньше, чем в тридцать пять градусов.

* * *

И вот в темноте ночи глаза мои разглядели шесть черных точек, шесть фигурок на лыжах.

Мы осторожно подобрались поближе, и только на расстоянии полукилометра они разглядели нас.

Мы отлично видели, что у них были винтовки, они шли вместе.

Наших сил здесь не было и быть не могло. Мы были первые бойцы Красной армии в 1922 году в этих краях.

Стало быть, это лахтари.

— Мы стрелять не можем: если вблизи у них крупные силы, они насторожатся. Захватим их в плен живьем. Их шесть, и нас шесть. Но мы коммунисты, у нас инициатива и опыт.

Говорю это я своим ребятам, а сам примеряю, правильно ли закреплен ремень, не будет ли убегать от меня на полном ходу лыжа.

— Вспомните о товарище Яскелайнене, — говорю, — и вперед!..

И мы рванулись вперед.

Видим: неприятельский дозор повернул и дает ходу обратно.

Уходят от нас.

Ну, думаю, раз они не стреляют, тревоги не подымают, значит, никаких сил лахтарских в деревне нет; значит, тем более мы обязаны их живьем товарищу Антикайнену доставить.

И командую:

— Ходу!

Мы идем полным карьером, и я уже начинаю терять дыхание, но расстояние между нами и лахтарями почти не сокращается, потому что они здорово на лыжах бегают.