Переправив половину своего флота в Золотой Рог и отразив попытку христиан вытеснить его оттуда, Мехмед одержал крупную победу. Хотя он, очевидно, по-прежнему считал, что городом можно овладеть, лишь пробившись через сухопутные стены, он мог теперь постоянно угрожать и стенам, выходившим в сторону залива, держа одновременно достаточно кораблей с внешней стороны цепи и тем самым блокировав город. Более того, если бы явившийся на помощь христианам флот все-таки прорвал блокаду, он и в заливе был бы под постоянной угрозой турок. Эта новая ситуация давала султану также возможность усилить контроль над Перой. Роль генуэзцев во всей этой истории была постыдной и двусмысленной. Правительство Генуи предоставило местным властям свободу действий, в то же время, по всей вероятности, рекомендуя им придерживаться политики нейтралитета. Официально те так и поступали. Симпатии большинства жителей колонии принадлежали их единоверцам — христианам по другую сторону залива, а некоторые из них даже присоединились к Джустиниани. Генуэзские купцы из Перы продолжали торговать с Константинополем, посылая туда все, что они могли им выделить. Другие в то же время вели торговлю также и с турками; однако многие из них при этом выполняли роль шпионов, сообщая Джустиниани сведения, собранные ими в турецком лагере. Власти Перы уже и так поставили под угрозу свой нейтралитет, позволив закрепить на своих стенах цепь через залив; и хотя корабли колонии не принимали участия в боевых действиях, моряки из Перы, очевидно, кое-чем помогали судам, стоявшим вдоль заграждения. Однако трудно было ожидать от генуэзца любви к греку и тем более к венецианцу. В то время как немногие отважные воины, такие, как Джустиниани и братья Боккиарди, смогли решительно броситься на борьбу за Константинополь, в самой Пере, где обыкновенные люди не ощущали непосредственной опасности, такой героизм казался некоторым сумасбродством.
В свою очередь, греки и венецианцы ощущали к ним такую же неприязнь. Несмотря на то, что они искренне восхищались Джустиниани, были готовы выполнять его приказания и отдавали должное другим доблестным генуэзцам, сама Пера представлялась им гнездом предателей христианства. Несомненно также, что султан имел там своих шпионов, доказательством чего была история последнего сражения. Кроме того, все в Константинополе считали, что кое-кто в Пере обязательно должен был знать о приготовлениях султана к переброске кораблей по дороге, проходящей в непосредственной близости от стен Перы. И хотя самой операции, безусловно, нельзя было помешать, можно было хотя бы послать предупреждение на другой берег залива. Архиепископ Леонард, будучи сам генуэзцем, писал о поведении своих соотечественников с некоторым смущением[194].
Однако если христиане в Константинополе были недовольны жителями Перы, то те же чувства испытывал по отношению к ним и султан. Он не был готов к захвату колонии, будучи занят осадой самого Константинополя: для этого потребовалось бы значительно больше людей и осадных машин, чем он в данный момент мог выделить; кроме того, любые его действия, направленные против колонии, могли повлечь за собой появление в Леванте генуэзского флота, и тогда он потерял бы господствующее положение на море. Теперь же, когда турецкие корабли стояли в Золотом Роге, Пера была блокирована. Ее купцы уже не могли свободно переправлять свои товары через залив в Константинополь, сообщая заодно и свежие сведения о том, что происходит в турецком лагере. Отныне Пера мало чем могла помочь делу христиан, не отказавшись от своего нейтралитета, и султан, очевидно, был рад услышать от своих агентов в колонии о том, что власти Перы не склонны идти на столь большой риск[195].
Кроме того, султан имел теперь возможность улучшить свои коммуникации с армией Заганоса, стоявшей на холмах позади Перы, и с морским командованием на Босфоре. Единственная существовавшая до этого дорога далеко обходила заболоченный берег в конце Золотого Рога, хотя ее и можно было немного сократить благодаря броду, весьма, впрочем, неудобному. Теперь же под прикрытием его кораблей, проникших в залив, султан смог приступить к постройке моста через Золотой Рог в непосредственной близости от городских стен. Мост был понтонным; его соорудили из сотни винных бочек, крепко связанных попарно так, что между ними создавался достаточно широкий проход. На бочках сделали настил из бревен, покрыв его досками. По этому настилу могли пройти колонны по пять человек в ряд; мост также был способен выдержать и тяжелые повозки. К понтонам крепились плавучие платформы, каждая из которых выдерживала вес пушки. Теперь войска можно было под защитой пушек быстро перебрасывать с берега Перы под стены города, а жерла самих пушек направить в сторону Влахернов под требуемым углом[196].