Оставалось, однако, еще одно православное государство, в чьи земли армии султана никогда не проникали. В то время как Византия под напором турок все больше клонилась к упадку, русские все больше освобождались от господства татарских сюзеренов и восстанавливали свою независимость. Крещение Руси было одним из самых славных деяний византийской церкви. Теперь же эта дочерняя страна становилась сильнее своей родительницы, и русские отлично это сознавали. Уже приблизительно в 1390 г. константинопольский патриарх Антоний вынужден был письменно напомнить верховному правителю русских, великому князю Московскому Василию II, что император в Константинополе, несмотря ни на что, по-прежнему является единственным истинным императором, православным наместником Господа на земле. Но теперь Константинополь пал, а император убит; никакого православного императора больше нет. Более того, Константинополь, как полагали русские, пал в наказание за свои грехи, за вероотступничество, согласившись на объединение с западной церковью. Русские яростно отвергли Флорентийскую унию и изгнали ее сторонника — митрополита Исидора, навязанного им греками. И теперь, сохранив незапятнанной свою православную веру, они оказались обладателями единственного уцелевшего из православного мира государства, чья мощь к тому же постоянно возрастала. Разве не было оно истинным наследником православной империи?
Конечно, Султан-Завоеватель может править в Константинополе и претендовать на прерогативы византийского императора, однако истинная христианская империя теперь была уже в Москве. «Константинополь пал, — писал митрополит Московский в 1458 г., — потому что отступил от истинной Православной веры. Но в России эта вера все еще жива, — Вера Семи Соборов, какой Константинополь передал ее Великому князю Владимиру. На земле существует только одна истинная Церковь —Церковь Русская». Отныне великая миссия сохранения христианства перешла к России. «Христианские империи пали, —писал в 1512 г. монах Филофей своему господину великому князю, или царю, Василию III, — вместо них стоит лишь держава нашего владыки… Два Рима пали, но третий стоит, а четвертому не бывать… Ты — единственный христианский государь в мире, владыка над всеми истинными верными христианами».
Отец Василия III придал некоторую законность этим притязаниям, женившись на представительнице династии Палеологов. Но для мистических приверженцев теории Третьего Рима этот брак не относился к делу: уж если зашла речь о династических притязаниях, они предпочитали заглянуть в прошлое и вспомнить брак своего первого христианского князя Владимира с порфирородной царевной Анной, состоявшийся пять веков до этого, брак, оказавшийся практически бездетным. Но наследство, полученное Москвой, не имело ничего общего с земной дипломатией; оно было получено воистину повелением Божиим.
Таким образом, во всем православном мире только русские извлекли некоторую пользу из падения Константинополя; и для православных христиан прежней Византии, стонущих в неволе, сознание того, что в мире все же существует великий, хоть и очень далекий государь одной с ними веры, служило утешением и надеждой, что он защитит их и, быть может, когда-нибудь придет спасти их и вернуть им свободу. Султан-Завоеватель почти не обратил внимания на факт существования России; наследники же его в последующих столетиях уже не могли позволить себе подобную пренебрежительность[309].
Россия действительно была далеко. У султана Мехмеда были другие заботы куда ближе. Завоевание Константинополя, безусловно, сделало его государство одной из великих держав Европы, и отныне ему предстояло играть соответствующую роль в европейской политике. Он сознавал, что христиане — его враги и ему нужно зорко следить за тем, чтобы они не объединились против него.