Падение короля

Споем, приятель. Помнишь, слава богу,

Ту ночь в Богемии, ночной цветущий шлях!

Там потерял ты руку, глаз и ногу

И прыгаешь с тех пор на костылях.

Тесс… Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свилле-вилле-вит, ой-ой,

Рискуешь головой!

Так что ж, жениться? Жить со вздорной бабой?

Господни страсти, нет, приятель, нет!

Так что ж, жениться? Жить со вздорной бабой?

Господни страсти, нет, приятель, нет!

Тесс… Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свилле-вилле-вит, ой-ой,

Рискуешь головой!

Ты, пташка, бросила гнездо родное,

Чтоб край найти, где небеса синей.

Скажи, откуда ты, с лугов далеких

Иль из глубин больной души моей?

Тесс… Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свилле-вилле-вит, ой-ой,

Рискуешь головой!

О, мать! Да будет шнапс, пока живу я,

А крылья дай, когда пробьет мой час.

О, мать! Коль крылья есть, пока живу я,

Да будет шнапс, когда пробьет мой час.

Тесс… Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свиллевиллевит, моргни-ка глазом,

Свилле-вилле-вит, ой-ой,

Рискуешь головой!

День тянулся долго, и песни в конце концов смолкли — позади было много верст, и впереди еще оставался далекий путь. Когда уже к ночи они добрались до королевского лагеря, все были изнурены до скотского отупения. Светил месяц, и землю покрывал тонкий слой снега. Миккель шагал, уставясь себе под ноги, в последние часы он двигался, как во сне. Вдруг ему бросились в глаза косые тени, ложившиеся на снег впереди его шеренги — шесть беспокойно двигающихся теней. Он с удивлением отметил про себя, что тени совсем не одинаковы, некоторые, казалось, были посветлее, а его собственная была вроде бы немного темнее остальных. Он задумался над этим, на мгновение похолодел от страха — забыл виденное, снова вспомнил… а марш продолжался. Громадная масса людей все шагала и шагала вперед. Поодиночке они бы давно свалились от изнеможения, но все вместе продолжали идти, и Миккель тоже шел — он опять позабыл обо всем на свете.

Они пришли в лагерь, и им разрешили расположиться на отдых. Миккель ночевал в овине, где вповалку спало еще сто человек. Но едва он задремал, как его точно ошпарило изнутри, он вскочил, как встрепанный, хватая ртом воздух. Он увидел тот же темный овин, все было спокойно, но только что ему привиделось войско на марше, растянувшееся на несколько миль и заслонившее собою весь свет, — далеко впереди под нависшим небом маячили черные знамена, и он сам тоже шел в этом строю и чувствовал в душе ту бессловесную тоску, которая овладевает каждым измученным солдатом во время безостановочного марша. Почти одновременно с Миккелем вскочил и прерывисто дышал рядом с ним Клас. Тихонько и как-то по-особенному дружелюбно посмеиваясь, он шепотом сообщил Миккелю, что ему снилось сейчас, будто они все еще на марше.

В эту ночь Миккель еще несколько раз порывисто вскакивал ото сна, мучаясь ломотой во всем теле и кошмарным видением идущего войска. И каждый раз, просыпаясь, он слышал, как еще кто-то из постояльцев негостеприимного овина ворочается на соломе и стонет.

Саксонская гвардия соединилась с войском короля Ханса в январе. Впервые за последние два года у Миккеля нашлось с кем поговорить по-датски. Однажды он услыхал, что в королевском войске находится Отто Иверсен — он служил в чине прапорщика в кавалерии. Ненависть так и вспыхнула в Миккеле. Он сгорал от нетерпения поскорей повстречаться с Отто Иверсеном. Небось Отто Иверсен тоже от души ненавидит Миккеля? Что ж, надо надеяться! Но Миккелю никак не везло на встречу. Зато Клас однажды нечаянно столкнулся с Отто Иверсеном и рассказал Миккелю о своей встрече. Клас напомнил Миккелю о том вечере, который свел их всех в Копенгагене три года тому назад.

— Подумать только! — удивлялся Класс — Вот и Генриха нет… Умер Генрих, погиб от рук глупого мужичья. — Клас покачал головой: «Никогда, дескать, не забуду Генриха».