Падение короля

Миккель поднял глаза от миски и покачал головой. Но Нильс выразительно поглядел на него, давая понять, что об этом речь будет после. Остальным и без того было известно, на что намекает Нильс, жена сразу потупила глаза с выражением страха на лице, а у старшего из сыновей, Тёгера, сделалось собранное и напряженное выражение, точно он уже начеку и готов сорваться с места по первому знаку.

После обеда Нильс повел Миккеля осматривать свои владения. Нильс забросил кузнечное дело, он прикупил земли и поставил хозяйство на широкую ногу. Усадьба Элькер была одной из самых крупных в этой местности. Один раз, когда они остановились в поле, Нильс вдруг заволновался, но тотчас же справился с собой. Он подобрал со стерни колосок и повел речь с таким спокойствием, что слова его вдвойне ошеломили Миккеля.

— Мы готовимся к войне^{62}, скоро уж и начнем, — сказал Нильс. После этого он замолчал, переводя дух, и шумно выпустил несколько раз воздух из ноздрей. Затем, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Конечно, ты не больно-то разбираешься в наших обстоятельствах, ты ведь долго пропутешествовал на чужбине. Так вот, мы именно собираемся воевать, мы — то есть все нашенские, местные мужики; а теперь слушай дальше…

И после этого вступления Нильс растолковал Миккелю, что к чему: дворяне, дескать, держат короля пленником в Сённерборге, а мужики по всей стране хотят его, короля Кристьерна, вызволить. Они решили взять дело в свои руки. Мужики из Веннсюсселя давно уж это задумали, а теперь и в Саллинге собирается рать.

— Ну, а мы, химмерландцы, не таковские, чтобы от других отстать, — объявил Нильс, из последних сил сохраняя спокойствие. — Мы уже точим топоры.

Нильс провел себе ладонью по глазам, которые налились жаром, и откашлялся:

— Пойдем-ка со мной, я тебе покажу.

Нильс пошагал впереди Миккеля к усадьбе и привел его в тесную кузницу Тёгера; там все оставалось неизменно, как при жизни прежнего хозяина.

— Работы у нас в последнее время прибавилось, — зашептал Нильс — Хорошо, что и Андерс, и Тёгер у меня оба — умелые молотобойцы. Мы перековали для людей много кос. Да и на себя потрудились, не жалея времени. Вот, посмотри!

Нильс вытащил из угла новенький, только что выкованный топор. Лезвие его играло всеми цветами радуги после закалки.

— Мы такого добра много наготовили, — сказал Нильс приглушенно и полез за следующим изделием.

— Глянь-ка! Вот этот будет мой. Узнаешь? Я поставил на него новую сталь.

Миккелю знаком был этот топор; раньше им всегда пользовался отец.

— Старик с ним никогда не разлучался, — сказал Нильс. — Покойный дед держал его в руке, когда его тело нашли после сражения на Огордском поле в Ханхерреде. Тому уж минуло девяносто три года. Вон сколько лет прошло с тех пор, как мужики воевали, много их тогда полегло. Мы этого не забыли.

— Андерс, Тёгер, Йенс! — окликнул Нильс своих сыновей непривычно властным голосом.

И все трое долговязых молодцов в тот же миг выросли перед ним, как из-под земли. Тогда Нильс гордо вскинул невзрачную свою голову и стал, положа руку на топор. Сыновья окружили его и с готовностью глядели, не сводя глаз с его лица. Он ничего не сказал, но они, видать, и без того все поняли.

Миккель опустил глаза. Ему не хотелось смотреть на брата, в котором взыграл вдруг воинственный дух. Не к лицу это было Нильсу. Но в то же время Миккель испытывал жгучий стыд за себя. И ему невольно вспомнился отец — вот это был человек, не чета нынешнему поколению.

В последующие дни к Нильсу из Элькера приходило немало народу, чтобы переделать то или иное крестьянское орудие на боевое. Много было разговоров о предстоящих делах, иной раз шумных, но большей частью скрытных и приглушенных; у Миккеля сложилось впечатление, что голос Нильса имел среди местных жителей не последнее значение. Однако признанным вожаком был все-таки не он, а человек по имени Серен Брок, который жил в Гробёлле. Если бы старый Тёгер дожил до этих событий, то был бы, конечно, главным заводилой.

Времена надвигались все тревожнее. Чуть не каждый день по дороге во весь опор скакали какие-то всадники, и среди крестьян чаще стали попадаться незнакомые люди. Время шло, и вот уже кончился сентябрь.

— Послушай, мы без труда могли бы достать тебе другую одежду, — однажды высказал Миккелю Нильс то, что давно, видать, не давало ему покоя. Миккель улыбнулся.

— Это тебе, если хочешь быть с нами заодно. — С этими словами Нильс протянул Миккелю приготовленное для него платье.

Миккель в ответ только покачал головой. Однако этот случай навел его на размышления, и он понял, что и впрямь уже состарился.

— Нет уж, Нильс, — сказал он серьезно. — Я свое отвоевал, хотя, по правде сказать, мне в тех сражениях не было никакой корысти. А теперь уж я устал. Вон сколько народу повырастало за время моей солдатской службы, они были еще в пеленках, когда я пошел в солдаты, а теперь — взрослые мужчины. Нет, уж если мне на роду написано послужить королю, так, знать, это будет другая служба. Но коли ты позволишь мне, я остался бы, чтобы посмотреть.