Падение короля. Химмерландские истории

Там он и стоял поздним вечером на троицын день, после того как город давно уже успокоился. С утра до вечера в нем царила небывалая кутерьма. С восходом солнца началось пирование, весь город справлял троицу — кругом пели, галдели, гремела музыка, весь город был во хмелю. В садах за северной городской стеной вырос целый лес майских шестов, и христианский люд всем миром дружно высыпал погулять на приволье, шел кутеж — ели до отвала, пили допьяна. Немецкие ландскнехты гуляли вовсю, напоследок отводили душу перед походом.

Миккель Тёгерсен попробовал было тоже окунуться в общий поток веселья, но при первом же своем появлении он становился средоточием, вокруг которого собирались ликующие толпы. Мальчишки знали его, а тут он еще вздумал показаться на улице без плаща и капюшона, и его красные ноги предстали для всеобщего обозрения во всей своей неподобной длине. Его, точно идола, окружила толпа поклонников, молодежь стала водить вокруг него хороводы и славила на радостях песнями. Миккель поспешил убраться подобру-поздорову и схоронился на кладбище возле церкви святого Николая. Там он провел почти весь день; сыскав среди могил укромное местечко, он залег в густой траве, чтобы всласть понежиться на теплом солнышке. Тихо было вокруг, попискивали пташки, в воздухе мелькали мухи. Из оконного проема в колокольне броском вылетел коршун и поплыл по небу куда-то вдаль. Миккель бездумно валялся на спине, глубоко утонув среди высоких трав и лопухов. Сорвав стебель высокого растения, качавшегося у него над головой, он увидел проступившие на изломе капельки желтоватого сока, тогда он стал обламывать и сосать молодые побеги, вертел в пальцах сорванные травинки, и время целительно текло над его головой. Вокруг продолжал жить своей жизнью город, издалека до Миккеля доносились радостные возгласы.

Наконец смерклось, и Миккель, крадучись, выбрался за городские ворота и пошел подкормиться у простодушных деревенских жителей. Но за едой он ни на мгновение не забывал, что каждый проглоченный кусок добыт обманом, поскольку он уже не школяр.

И вот он стоит в тишине прохладной ночи. Город угомонился, и средь общего покоя один лишь Миккель не прекратил неусыпного бдения, словно неумолкаемый шум, который гудит в ушах, когда улягутся все другие звуки. Благоухали душистые сады, окропленные ночной росой. Было совсем светло, взошел месяц, и на востоке небо над садами посветлело.

На улице послышались шаги, кто-то держал путь в эту сторону. Миккель сперва решил, что это идет сторож. Но скоро до него донесся звон шпор. Миккель не хотел, чтобы его застали у Менделева дома, он вышел из тени и небрежной походкой двинулся по мостовой. На перекрестке возле Эстергаде прохожий нагнал его, шаги ускорились и чья-то рука с размаху опустилась Миккелю на плечо. Миккель обернулся и, к своему удивлению, увидел перед собой Отто Иверсена: «Значит, и он меня признал? — мелькнуло у Миккеля. — Что будет дальше?»

— Добрый вечер, — негромко поздоровался с ним молодой барин и по-приятельски просто спросил: — Никак Миккель Тёгерсен?

— Он самый.

— Мы ведь недавно встречались с вами в одной компании в Серритслеве. Да и после еще видались. Вышли подышать воздухом на сон грядущий? Погода и впрямь чудесная. Я вот не знаю…

Все это он произнес приглушенным голосом как-то очень задушевно, словно человек, долгое время пробывший в одиночестве. Он остановился, смущенно наклонив голову, тусклый ночной свет коснулся своим мерцанием рукоятки кинжала у него на поясе.

— Да, в такую погоду и спать жалко, — согласился Миккель.

— Вы не могли бы… раз уж вы решили подышать свежим воздухом, так, может быть, мы прогуляемся вместе?

Миккель не имел ничего против, и они зашагали по Эстергаде к центру города.

— Ведь я в Копенгагене ни с кем не знаком, — заговорил снова Отто Иверсен, — во всяком случае, из датчан.

— Неужели? — отозвался Миккель. — Но, впрочем, в этом, наверное, нет ничего странного.

Затем оба умолкли и в молчании дошли до церкви Богоматери.

— Хм! — откашлялся, прерывая молчание, Отто Иверсен. — Не хотите ли зайти ко мне на квартиру, мы бы выпили вместе по чарке вина. — Тон его несколько отличался от прежнего, он стал холоднее и казался немного раздраженным.

У Миккеля не было особой причины отказываться от приглашения, и они направились к дому на Вестергаде, в котором квартировал Отто. Двери были заперты.

— Если начнем стучать, то перебудим весь дом, — словно беседуя сам с собою, произнес Отто Иверсен. — Но у меня припасен кувшин меду на конюшне.

Они пересекли освещенный луною двор и остановились перед большим сараем с косой крышей. Отто Иверсен толкнул дверь.

— Это я, — успокоил он денщика, вскочившего с соломенного ложа. — Засвети-ка нам свечку.

Зажигая свечу, денщик косился на Миккеля. Конюшня была просторной, но только одно стойло было занято лошадью, Отто Иверсен подошел к ней, потрепал по шее, что-то поправил.

— Ты ложись, — сказал он денщику, а сам, покопавшись в углу, вытащил большую деревянную кружку, открыл крышку и заглянул внутрь.