Падение Левиафана

Свет впереди из голубого стал белым. Джим включил маневровые и вылетел в камеру – стометровую сферу. В нее – темными точками на фоне сияния – вливались и другие такие же проходы. Со светом было что-то не так: он оказался осязаемо густым, подвижным, живым. У Джима от него мурашки пошли по коже.

На противоположной стороне сферы темные волокна свились в огромную сеть. Как будто с пола и с потолка пещеры проросли сталактиты и сталагмиты и сошлись в одной точке. Или как будто раскинул крылья огромный темный ангел.

В центре сети стояло нечто величиной с человека. Человек, руки раскинуты как у распятого. Толстые жгуты волокон врастали ему в бока, в руки, в ноги. На нем все еще была синяя лаконская форма, только ноги босые.

Джим узнал лицо издалека, раньше, чем рассмотрел черты.

– Папа? – сказала Тереза.

Глава 44. Тереза

Холден умирал у нее на глазах с той минуты, как они вошли на станцию.

Что с ним плохо, она увидела сразу. Она его знала много лет, еще по зданию Государственного совета, где он представлялся ей опасной, смутно угрожающей фигурой. Потом по кораблю, где он стал как будто меньше, мягче и более хрупким. Она изучила его настроения, знала, как он прикрывает шутками осаждающую его тьму, вечную свою уязвимость – и силу. Она была уверена: он не знал, что она знает, и это хорошо.

Но отца он ей никогда не напоминал. До сих пор.

Она не сумела бы назвать это по имени. Сразу не сумела бы. Ей самой приходилось бороться с вторгающимися в голову мыслями. С голосом мальчика, звучавшим прямо за спиной и говорившим на незнакомом, но понятном языке. С жутким хором, уговаривавшим отдать себя. С женщиной, отдавшей ребенка на усыновление и разрывавшейся теперь между чувством вины и облегчением. И снова с мальчиком-корейцем, все оплакивавшим сестренку. Требовалось постоянное усилие, чтобы не слушать, не ввязываться, удержать себя в себе, и поначалу она думала, что Джим занят тем же. Она час за часом следовала за полковником Танакой, кружила по пещерному лабиринту станции, а разум искрил и ускользал. Это было как в кошмаре, от которого боишься проснуться, и усилие не давало ей заметить мелочи, выдававшие состояние Джима. Как у него менялся оттенок кожи. Как менялся взгляд. И главное, его отдельность, как будто он понемногу отслаивался от того, что ей виделось реальностью.

Раз он забыл отключить микрофон, и рация выплеснула бессмыслицу: «Я и забыл, до чего же не скучал по твоим коповским байкам», «Продолжай» и «…и Дуарте действует так же. Собирает то, что ему требуется, из людей как из строительных блоков».

Иногда он выглядел почти нормально. Проверял, где она и как у нее дела, как и на корабле. Объяснял Танаке, как использовать тепло для поисков дороги. В такие минуты он казался почти обычным. Самим собой. А потом они шли дальше, и он снова уплывал.

Они обнаружили проход из того же светящегося голубизной металла, из которого состояла оболочка станции, и двинулись по нему, когда Танака заговорила с ней по выделенному каналу:

– Нам с тобой надо поговорить. Капитан Холден деградирует.

– А кто нет? – возразила Тереза.

– Я не о том. Он ввел себе живой образец протомолекулы. Ученая братия как могла стабилизировала его, но, по моей оценке, он быстро выходит из строя.

Тереза, отвлекшись на гомон у себя в голове, не обращала на него внимания. А теперь обратила. Он был рядом, чуть отстал. Руки расслаблены, на губах сонливая полуулыбка. Ей вспомнилась комната отца – как она держала его за руку, пытаясь объяснить, что доктор Кортасар решил ее убить. Холден был так же далек и рассеян.

– Он в порядке, – удивляясь собственной горячности, сказала она.

– Я не спрашиваю твоего мнения, а сообщаю свое, – отрезала Танака. – В данный момент, я полагаю, Холден еще может оказаться полезным в поисках и возращении верховного консула, поэтому я терплю риск, связанный с его присутствием. Но ты должна понять, что так будет не всегда.

– Мы его не бросим.

– Когда мы обнаружим твоего отца, тебе надо будет приблизиться к нему. Ты должна убедить его прекратить то, что он проделывает с нашим сознанием. Вот чего я от тебя хочу.

– Знаю.

– Если капитан Холден и после этого продолжит распад, я считаю необходимым обезопасить тебя и твоего отца. Ты должна понять, что это может означать, потому что своим волнением можешь заразить и верховного консула.

Минуту Тереза молчала. Танака вроде бы ясно выразилась, но почему-то ее оказалось трудно понять. «Она мне не нравится, – сказал скучающий по сестре мальчик. – Притворяется спокойной, но это только притворство». Тереза тряхнула головой, но от чужого присутствия не избавилась. В мозгу засело неприятное воспоминание, в котором она была Танака: голая, под веществами, распинавшая на кровати мужчину. Она помнила, как у него хрустнули запястья. Она помнила, как приятно было причинять боль. Внушать страх.

«Тебе не понравится, какой я тогда стану».

– Вы говорите, что убьете его.

– Да, этим может кончиться. Если сочту, что он пострадал настолько, что представляет угрозу.

– Он нам не угрожает. И не будет.