Китченер отплыл из Франции на Галлиполи с решительным настроем избежать вывода войск любой ценой. Он жалел, что не отправил сюда больше войск раньше, и был по-прежнему убежден, что прорыв на Ближневосточном фронте был гораздо более вероятен, чем на Западном. Однако по прибытии в штаб Средиземноморских экспедиционных сил в Мудросской гавани Китченер обнаружил, что все местные офицеры поддерживали идею эвакуации. И самому военному министру хватило всего одного визита на передовые позиции на Галлиполи, чтобы также осознать неизбежность вывода войск.
Тринадцатого ноября главный инициатор кампании в Дарданеллах наконец-то посетил полуостров, на котором по его приказу сложили головы тысячи британских, французских и колониальных солдат. Если солдаты и таили на него злобу, то никак этого не показали, повсюду встречая Китченера приветственными возгласами. Он нанес короткий визит в штаб на мысе Геллес и встретился с французским командованием в Седдюльбахире. В бухте Анзак он не поленился взобраться по крутому склону на высоту Рассела и посетил передовую траншею в районе гряды Нек, где сотни солдат полка австралийской легкой кавалерии приняли напрасную смерть. С вершины холма в бухте Сувла Китченер внимательно обозрел протянувшуюся за Соленым озером гряду Сары-Байыр с ее непокоренными высотами Коджачимен-Тепе и Чунук-Байыр, где новозеландцам удалось добиться, по утверждению многих, самой значительной, хотя и краткосрочной, победы за всю Галлиполийскую кампанию. Увидев Галлиполийский полуостров своими глазами, военный министр прозрел. «Местность оказалась гораздо сложнее, чем я себе представлял, — позже написал Китченер в докладе Дарданелльской комиссии. — Турецкие позиции являют собой естественные крепости, которые, если не застигнуть защитников врасплох и не взять стремительным штурмом, можно без труда оборонять против значительно превосходящих сил». Китченер понял: чтобы сокрушить османскую оборону на Галлиполи, требовалось задействовать гораздо больше сил, чем союзники могли себе позволить в данный момент, поэтому у них оставался один выход — уйти[334]
.Хотя принять решение об эвакуации было сложно, еще сложнее оказалось провести ее. Стояла поздняя осень, и плохие погодные условия уже наносили серьезный ущерб союзным войскам. Штормы разрушили многие ненадежные причалы, сооруженные на Геллесе и в бухтах Анзак и Сувла, а британский эсминец «Луис» во время одного из штормов был выброшен на берег в бухте Сувла и затонул. Проливные ноябрьские дожди затопили траншеи, усугубив и без того тяжелое положение солдат по обе стороны линии фронта. В такую погоду погрузка людей, животных и орудий на десантные лодки была попросту невозможна.
Командование союзных войск было особенно озабочено тем, чтобы сохранить планы эвакуации в тайне. Оно опасалось, что, если османы или их немецкие союзники узнают о выводе войск, они предпримут массированное наступление и сотрут отходящие войска с лица земли. Однако все их усилия пошли прахом из-за жарких споров, разгоревшихся в британском парламенте, члены которого потребовали от правительства четкого ответа: собирается ли оно эвакуировать войска с Галлиполи или нет? Эти дебаты широко освещались в британской прессе и, разумеется, не остались в стороне от внимания османских газет. «Враг собирается бежать! — торжествовал 19 ноября молодой лейтенант Мехмед Фасих. — Он готов уйти с Галлиполи». Поначалу Фасих был настроен скептически, но в конце концов поверил в утверждения турецких газет, что дебаты в британском парламенте предвещают «окончательный уход англичан из Чанаккале». Однако турецкие и немецкие военачальники не принимали эти новости из Великобритании всерьез, рассматривая их как намеренную дезинформацию, призванную замаскировать новый штурм Дарданелл. А британское командование беспокоилось по поводу открытого обсуждения военных планов, считая, что это может поставить под угрозу всю операцию[335]
.