Харун Гумсур-паша, который на самом деле не то что это имя не носил, но и вообще не был ни османом, ни магометанином, лишь сплюнул, выругался шёпотом на испанском языке, после чего подхватил лишившегося сознания Клода дю Шавре и оттащил его в кресло. Затем потушил «благовония», в которые была подмешана огромная доза дурмана, от которого люди засыпали быстро, крепко надолго. Сам он только потому и держался на ногах, что принял сразу несколько снадобий, частично убирающих действие дурмана. И то чувствовал себя не самым лучшим образом. Оставалось лишь немного подождать, пока прибывшая с ним охрана, уже получившая сигнал, не устранит всех, кто мог быть опасен. Мертвые и молчат, и безопасны. А с самым что ни на есть настоящим фирманом великого визиря вывезти что самого дю Шавре. что остальных тут находящихся, будет легко. Стамбульская стража, ей достаточно показать бумагу с грозными печатями. Даже если попадётся кто-то, умеющий читать, то в увиденном не обнаружит ничего подозрительного. Ну направляются посланцы великого визиря в порт. Ну не сами по себе, а ещё в повозке лежат какие-то грязные и побитые тела, на вид обычные гяуры. Мало ли куда их и зачем! Правоверным никогда не было особого дела до участи неверных, особенно сейчас, после объявленного джихада.
Что до самого Херсекли Ахмед-паши, то визирь и знать не знал, как именно используется фирман и кто его использует. Подпись, печати — это было настоящее. А вот написанные строки, тут уже постарался один из людей «Гумсур-паши», на деле Алессандро де Орьеха, приехавшего в Стамбул несколько недель назад из Варны и искренне радующегося тому, что может, наконец. вернуться в Италию, в места, где будет чувствовать себя не на пороховой бочке, а среди своих.
Скрип открывающейся двери… де Орьеха напрягся было, ухватился за скрытый под халатом небольшой двуствольный пистолет, но тут же успокоился. Не чужак появился, а один из его людей. Лицо… довольное. Значит никаких сложностей с обитателями дома и довольно многочисленной охраной Клода дю Шавре не возникло.
— Всех?
— Кроме женщин. Их оставлять или?
— Служанок — оставить, только запереть так, чтобы несколько часов не выбрались. А всех трёх жён вот этого, — де Орьеха брезгливо махнул рукой в сторону бесчувственного Клода, — с собой. Он давно тут, привык, что женщины никто и не опасны. Мог что-то при них разболтать. Мы и послушаем.
— Сонного снадобья им?
— Конечно. Вдруг кто-то орать начнёт.
— А везти как рабынь или как утомившихся наложниц?
— Второе, — малость подумав, ответил Алессандро. — В паланкине, как подобает. Носильщики ведь найдутся?
— Предусмотрели, — оскалился в щербатой улыбке воин. — Нужно же бумаги нашего главного пленника взять и золотом не побрезговать.
— Его найти надо.
— Нашли уже. Один слуга много знал и жить очень хотел.
— Никак теперь не хочет?
— Сложно оно, без головы то.
Алессандро де Орьеха лишь покивал в ответ. Оно и понятно, ведь оставлять после себя живых и способных сказать нечто толковое — подобного никому из них не требовалось. Что же до золота и иных ценностей, которые из-за малого размера можно было прихватить с собой… Великий магистр понимал и ценил святость добычи. разумеется, когда Ордену Храма отходила положенная часть. Разумная, а потому никто даже не пытался утаивать, понимая, что приобретёт не столь много, а вот потерять может всё, вместе с жизнью. Рыцари Ордена очень не любили, когда собратья пытались что-то утаивать от своих. Они же рыцари, а не ничтожные крысы, копающиеся в грязи.
А ещё де Орьеха чувствовал себя довольным и спокойным. Осталось совсем немного времени до того дня, когда он не просто окажется подальше от всех этих османов и прочих, но и сможет с гордо поднятой головой сказать, что не просто исполнил поручение, но сделал это без каких-либо огрехов. Честь… это было для него очень важно. Важно для всех, кто связал свою жизнь с тамплиерами, воскресшими из пепла. как птица-феникс.
Рим, август 1497 года
Неожиданности всегда случаются. И весьма часто в самое неподходящее время и с далеко идущими последствиями. А уж какие именно они будут, тут порой остаётся только гадать. На кофейной гуще, на куриных потрохах или на восковых отливках — это как-то без разницы. Вот и по мою душу организовался самый настоящий форс-мажор, от которого хоть улыбайся во все сорок четыре акульих зуба, хоть истерически смейся, хоть бейся головой о стену. Мда, любит преподнести жизнь сюрпризы, этого у неё не отнять.
Впрочем, обо всём по порядку. Стоило только завершить речную прогулку, вернувшись на сушу, как сразу. без промедления, нарисовался тот самый гонец, которых хоть формально и не был из града Пизы, но вот по содержанию новостей… Не в государственном плане, в личном. И хорошо ещё, что неприятные известия не касались Бьянки или «отца». Изабелла… Та сестра, которая сводная по Родриго Борджиа, которая вроде как и не стала действительно важным человеком, но и совсем чужой её нельзя было назвать.