Ошибка ошибке рознь. Само по себе решение короля Франции отстраниться от возглавляемого из Рима Крестового похода в пользу собственного, пусть и не с таким громким названием, было хорошим ходом, добавляющим влияния Авиньону, который после всего случившегося находился в шатком положении. Но всё менялось, если вспомнить о том, о чём именно договаривались король Франции и султан Османской империи. Тайно договаривались, разумеется, но всё тайное порой может стать явным. Именно такие слова чёрным по белому были начертаны в переданном от Чезаре Борджиа послании. Послании, что привёз Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи, чувствовавший себя полностью уверенным и понимающий своё крайне выгодное положение на переговорах, а ещё несокрушимые предложения, от которых у Людовика XII не получилось бы отказаться. Нет, отказаться он мог, но последствия оказались бы разрушительными для всего королевства. Борджиа давно успели прославиться как жестокостью к врагам, так и неумением прощать, предварительно не устроив множество бедствий, после которых и выжить то считалось за большую удачу.
Вот и хмурился французский король, выслушивая своего придворного. Понимал, что избежать разговора с посланником Рима не получится, оттягивать его слишком долго тоже не следует. А не хотелось, очень не хотелось почувствовать себя в положении идущего в Каноссу, как Генрих IV, вынужденный склониться перед Папой Римским Григорием VII. И невелика «радость» в том, что «Каносса» сама пришла в гости, да к тому же со змеящейся улыбкой на губах очередного коварного испанца из рода Борджиа. Желая хоть немного оттянуть неизбежное, Людовик XII процедил, обращаясь к одному из слуг:
— Жильбера Бурбон-Монпансье ко мне. Незамедлительно!
Луи д’Арманьяк, услышавший это повеление монарха, удивился лишь самую малость да и то лишь на несколько мгновений. Дофин Оверни, граф де Клермон сейчас, в отсутствие маршала де Ла тремуйля, являлся, пожалуй, самым важным из французских полководцев. А ещё лучше многих знал обо всех делах, что касались французской армии, армий возможных врагов и временных союзников. Кого как не его звать в случае, когда на пороге если не очередная война, то её мрачная тень.
Ждать долго не пришлось, да и с чего бы, ведь граф де Клермон тоже находился поблизости, только и ожидая момента, когда монарх призовёт его к себе. И беспокойство аристократа также было неподдельным. Он, как и Луи д’Арманьяк, входил в число немногих, кто знал не просто о прибытии итальянского посла, но и цели визита.
— Насколько велика опасность, Жильбер? — почти сразу же, не даваяБурбон-Монпансье опомниться, задал вопрос Людовик.
— Армия?
— Политикой я займусь сам. Ты скажи про готовность войск.
— Войска всегда готовы, сир, но… — замялся военачальник. — Многие боятся повторения того, что случилось при походе в Италию. Многие ваши вассалы боятся оказаться на поле боя, где им будут противостоять Борджиа. И не прекращаются слухи о «проклятии тамплиеров». Простите, сир.
Людовику XII только и оставалось, что скрипеть зубами, слушая подобные слова. Слушая и не будучи в состоянии как-либо на это повлиять. Ведь если смотреть со стороны, то над Капетингами, к которым относились и Валуа, словно и впрямь навис злой рок, причём с того самого мгновения, как Великий магистр Ордена Храма Жак де Моле и ещё некоторые высокопоставленные тамплиеры были казнены, сам их Орден упразднён, а имущество большей частью перешло к французской короне и Святому Престолу. Борджиа, они этим умело пользовались, а ещё сами прикладывали усилия, дабы поддерживать легенду. И им это удавалось, если уж сам маршал Франции, лучший полководец королевства. Луи де ла Тремуйль по настоящему боялся. И многие об этом если не знали, то точно догадывались. Ожидать от офицеров, что они будут менее подвержены почти сакральному страху перед возродившимся из пепла Орденом Храма? Людовик Валуа не был столь наивен, потому спросил о другом.
— Если мы исключим войну с Борджиа и их испанскими союзниками, что тогда? Сможем ли мы оградить королевство от других возможных врагов?
— Император Максимилиан и король Генрих VII? — уточнил граф де Клермон, после чего, получив подтверждение сюзерена, продолжил. — У Максимилиана такие же неприятности со швейцарцами, как у нас с Гиенью. Даже больше, потому что они уже давно не платят ни единой монеты в казну, а их подчинение императору только на словах. И слова тоже скоро закончатся. Они только потому не объявили о независимости, что идёт Крестовый поход. Но как только он закончится…
— Граф не упомянул, что и другие могут последовать за швейцарцами, должным образом воодушевившись, сир, — напомнил о себе д’Арманьяк. — Им можно будет… напомнить, помочь советом. Разрешите об этом подумать?
— Думай, Луи, — милостиво соизволил король. — А ты, Жильбер, про английского короля и его возможную попытку напасть на нас.