Падение Рима

А для воинов испытание состояло в умении хорошо рубиться на мечах; стоя в полный! рост на скачущей лошади, метко стрелять из лука и кидать копьё; зацепившись за седло железными шпорами, находясь под брюхом лошади, поражать цель (если простые гунны, как мы отмечали ранее, к голой пятке привязывали колючку шиповника, то Чендрул распорядился к обувке нацепить настоящие шпоры, заимствованные у германцев); также нужно было уметь заарканить не только всадника, но и саму лошадь, да так, чтобы не только остановить её на полном ходу, но и повалить.

Гуннам из трёх названных повелителем родов это удавалось легче делать, нежели германцам. Но многих удивил Андагис — родственник королю, происходивший из рода Амалов, самого величественного рода (но родовитости Андагис превосходил даже короля вестготов Теодориха и его сына Торисмунда, ведших свою ветвь от Балтов). Андагис, сражаясь на мечах с Хэсу и Юйби, поочерёдно выбил из их рук оружие. Заарканил мчавшуюся диким галопом лошадь так, что не только её повалил, но чуть не удушил...

Набрали всего полтысячи воинов, и Чендрул понял, что, если так дело пойдёт и дальше, они не управятся и до осени. Поручил он отбор и проверку ещё и Андагису, но всё равно этого оказалось мало.

И тут добрая мысль пришла в голову Хэсу. Он посоветовал Чендрулу:

   — Мы забыли об одном — в войске нашего повелителя самых храбрых и искусных награждают свистящими железными стрелами... Следует кликнуть клич, чтобы их обладатели собрались в указанном месте, а уж из их числа будет нетрудно отобрать недостающую полтысячу.

   — Умница, Хэсу! — похвалил Чендрул.

Когда такой клич был дан, Аттила, не вмешиваясь в их дела, сейчас в знак одобрения поцокал языком.

Таким образом пятьсот воинов (да ещё каких!) быстро набрали. Теперь тысячу нужно было сплотить воедино, чтобы она действовала как сжатый кулак; поэтому Чендрул, Юйби, Хэсу и Андагис решили воинов опробовать в деле, а для этого следовало переправиться через Рейн, несмотря на бурливые его воды весною.

Было приказано выдолбить из стволов деревьев десятка два челноков: с трудом и некоторыми потерями преодолев на них злое течение реки, протянули за собой трос, и Чендрул вновь повелел, чтобы сделали плот длиной в сто локтей и шириной в двадцать. Одним концом накрепко привязали его к берегу и засыпали сверху толстым слоем земли — получилось что-то вроде моста. «Мост» продлили вторым, уже плавучим плотом, точно таким же по ширине, но вполовину короче, и к нему присоединили протянутый с того берега трос, который вделали в ворот. И когда всадники ступили на плавучий мост, то воротом потянули трос, и вскоре первая партия воинов с лошадьми оказалась по другую сторону Рейна.

Аттила и его военачальники, стоя на этом берегу, с таким же удовольствием наблюдали за действиями Чендрула и его подчинённых, с каким взирали ранее на их подготовку.

Вскоре вся тысяча, переправившись, углубилась в лес и достигла поселений бургундов. В мгновение ока разбив вооружённый отряд, а затем ограбив несколько богатых деревень, она вернулась назад, потеряв всего пятьдесят воинов, но зато хорошо пополнив сокровищницу Аттилы. Тем более что золото и серебро понадобились сразу в большом количестве: в глухом месте, о котором знати немногие, с согласия повелителя отливались для него три гроба — золотой, серебряный и железный.

Казначей Орест, по инициативе которого это делалось, на курултае посвящённых объяснил всё так:

   — Римские императоры, как в прошлом египетские фараоны, строили себе гробницы ещё при жизни. Царствование нашего регнатора сопряжено с походными опасностями и грозными битвами (да продлит его жизнь ещё на многие годы величайший бог Пур!), но мы так же должны иметь то, что заменило бы нашему правителю гробницу. Поэтому я предлагаю отлить три гроба — золотой, серебряный и железный в знак того, что железом наш великий Аттила одолел другие народы, а золото и серебро доставил своему племени...

   — Я бы хотел поправить названого сына, — снисходительно улыбнулся Аттила. — Доставил не только своему племени, но и тем, кто со мной дружит и служит мне...

Крики восторга всколыхнули юрту, а Орест (названый сын!) про себя отметил: «Кричите, кричите громче, глупцы! Только выгоду из всего извлеку я один... Кто теперь учтёт, сколько золота и серебра я отпущу на эти гробы?!»

Украденное из сокровищницы правителя гуннов Орест закопал по эту сторону Рейна в одном укромном месте в лесу у скалы, приметив клад валуном, а отлитые вскоре гробы были тщательно упакованы, и теперь они вместе с казной будут отныне перевозиться под ещё более усиленной охраной.

Между прочим, гроб, сделанный из прииртышского кедра, в то время, когда отец Аттилы предпринял поход на усуней[133], также возили за ним до того рокового часа, пока не зарезала его женщина...

Маленький Аттила знал, что за отцом повсюду возят гроб, и как-то спросил Мундузука: «Не страшно ли это?»

— Если ты великий воин, а тем более правитель, ты должен уметь против страха в своём сердце ставить щит... И ещё твоя сила проявляется в том, чтобы быть готовым умереть в любой миг.