Падение Рима

Третий из пришедших серьезно взглянул в глаза старику.

– Говори спокойно, – сказал он, – мы выслушаем, и будем молчать. О чем хочешь ты говорить?

– О нашем народе, о царстве готов, которое стоит на краю гибели.

– Гибели! – с живостью вскричал белокурый юноша, тогда как великан-брат его улыбнулся и поднял голову.

– Да, на краю гибели! – повторил старик, – и одни только вы можете поддержать и спасти его.

– Да простит тебе небо эти слова! – с горячностью прервал его юноша. – Разве нет у нас короля Теодориха, которого даже враги называют великим, самым знаменитым героем, самым мудрым королем в мире? Разве мы не обладаем этой чудной страною, Италией, со всеми ее сокровищами? Что в мире может сравниться с царством готов?

– Выслушай меня, – возразил ему старик. – Выслушайте вы, дорогие друзья, и ты, любимый сын мой. Чего стоит король Теодорих, как он велик, – никто не знает этого лучше Гильдебранда, сына Гильдунга. Более пятидесяти лет назад я на своих руках принес его – тогда еще крошечного ребенка – к его отцу сказал: «Он доставит тебе радость». И когда ребенок подрос, я сам изготовил ему первую стрелу, я же сам обмыл и первую его рану. Я сопровождал его в золотой город Византию, и я охранял там его тело и душу. И когда он завоевывал эту прекрасную страну, я все время шел рядом с ним и в тридцати битвах держал над ним щит. Конечно, с тех пор он нашел себе много советников и друзей, более ученых, чем его старый оруженосец, но едва ли они более умны и едва ли более верны, чем я. Как сильна его рука, как зорок глаз, как светла его голова, как ужасен он в шлеме и как приветлив за чашей, как превосходит умом даже греков, – во всем этом я имел случай убедиться сотни раз и гораздо раньше, чем ты, молодой орленок, впервые увидел свет. Но теперь старый орел летит на одном крыле. Его боевые годы тяготят его, потому что ни он, ни вы, ни все ваше поколение не может нести бремя годов так, как я и мои сотоварищи. И вот он лежит теперь в своей раззолоченной комнате в Равенне, больной, как-то загадочно больной телом и душою. Врачи говорят, что, как ни сильна еще у него рука, каждый удар его сердца может как молния умертвить его и при каждом заходящем солнце он может отправиться в страну мертвых. А кто же будет тогда его наследником? Кто защитит это государство? Амаласвинта, его дочь, и Аталарих, его внук, – женщина и дитя.

– Но княгиня умна, – заметил третий, который был в шлеме с мячом.

– Да, она переписывается по-гречески с императором Византии и говорит по-латыни с благочестивым Кассиодором. Сомневаюсь даже, думает ли она по-готски. Горе нам, если во время бури ей придется быть у руля!

– Но старик, я решительно нигде не вижу бури! – вскричал юноша, встряхнув кудрями. – И откуда может она появиться? Император Византии примирился с Теодорихом, епископ Рима назначен самим королем, князья франков – ему племянники, итальянцы живут под его защитой лучше, чем когда-либо. Нигде, решительно нигде не вижу я опасности.

– Притом император Юстин теперь только слабый старик, – поддержал юношу человек с мечом. – Я знаю его.

– А знаешь ли ты Юстиниана, его племянника и прямого наследника, который и теперь уже является правой рукой дяди? Этот Юстиниан непроницаем как ночь, и лжив как море. Я знаю и боюсь его. Я сопровождал последнее посольство в Византию. Он пришел к нам на пир. Приняв меня за пьяного, – дурак, он и не воображает, сколько может выпить сын Гильдунга, – он начал расспрашивать меня обо всем, именно обо всем, что необходимо знать тому, кто хочет уничтожить нас. Ну, от меня-то он, конечно, не получил желаемых сведений. Но также верно, как то, что меня зовут Гильдебрандом, – этот человек хочет снова захватить себе Италию и изгнать из нее всех готов до последнего!

– Да, если бы только он смог! – проворчал брат белокурого юноши.

– Верно, друг Гильдебад, если бы смог. Но он может сделать многое: Византия сильна!

Тот пожал плечами.

– Многое, говорю тебе, – с гневом вскричал старик, – и знаешь сколько? Двенадцать лет боролся наш великий король с Византией и не смог победить. Но тебя тогда еще не было на свете, – спокойно прибавил он.

– Хорошо, – поддержал юноша своего брата, – это так. Но ведь тогда мы, готы, были одни в чужой стране. Теперь же мы имеем свое отечество – Италию и собратьев – итальянцев.

– Италия – наше отечество! – с горечью вскричал старик, – это только мечта. А вельхи – наши помощники против Византии! Ах ты, молодой глупец!

– Это собственные слова короля! – возразил юноша.

– Да, да, я хорошо знаю эти пустые мечты, которые могут совсем погубить нас. Чужие мы здесь, чужие теперь, как и сорок лет назад, когда спускались сюда с этих гор, и такими будем еще через тысячу лет. Здесь нас всегда будут считать варварами.

– Конечно, но зачем же мы остаемся варварами? Чья это вина, если не наша собственная? Почему мы не хотим учиться у них?

– Замолчи! – вскричал старик, дрожа от гнева. – Молчи, Тотила, не высказывай подобных мыслей. Они сделались проклятием моего дома.

И, с трудом успокоившись, старик продолжал: