Этот отрывок напоминает о Ветхом Завете: богоизбранный народ подвергся уничтожению, поскольку он уклонился от путей праведных. Однако у текста есть и второй, скрытый смысл: «Если у вас остались хоть какие-то внутренние силы, давайте стряхнем рабье ярмо греха, разобьем цепи и вернем нашей родной земле свободу и славу». Из его уст едва не раздается призыв к оружию: «Не будем бояться, ибо мы потерпели поражение, ударившись в бегство в первой схватке [лишь для того, чтобы] вступить в дело и оказать сопротивление во второй битве».
Поэт подразумевал, что его идеи следует понимать в духовном смысле, однако мы также понимаем, что его текст имеет и политический смысл. Духовное обновление должно принести победу и процветание на земле, как и на небе. Мировая катастрофа представляла собой не напоминание об отличии между Небесным Градом и земным царством, но призыв к моральной реформе. Здесь нет отрицания империи и ее цивилизаторской миссии. Усилиями варваров совершилось самое худшее, но то был лишь первый раунд; во втором раунде империи предстояло добиться триумфа. В этом отношении галло-римские язычники и галло-римские христиане были единодушны. Их идеи полностью отличались от представлений Августина.
Флавий Констанций
Источником этой обновленной веры стала исключительная по масштабам перемена, происшедшая в Северной Европе в течение десяти лет после разграбления Рима. Когда мы оставили разговор на эту тему (речь шла о событиях 410 г.), перспективы выглядели устрашающими. Невозможно было двинуть римскую армию в Италии против готов Алариха, поскольку существовала опасность, что в этом случае Константин III, по-прежнему стремившийся свергнуть Гонория, так сказать, войдет с черного хода. Вандалы, аланы и свевы сосредоточили свое внимание на Испании и в тот момент были заняты дележом ее территории между собой. Константин контролировал не только британские провинции, но и военные силы Галлии; его шпионы действовали в Испании и Италии. Контроль над Западной Римской империей, таким образом, осуществляли две группировки варваров и узурпатор, чьи действия оказались неожиданно успешными. Теперь, семь лет спустя, значительная часть имперской головоломки оказалась собрана, и все вновь выглядело прекрасно.
Главным творцом всего этого был опытный военачальник по имени Флавий Констанций{236}
. Иллириец из балканского Наисса (современный Ниш), сердца одной из областей, где набирались римские войска, поначалу он вступил в армию Восточной империи и участвовал во многих кампаниях Феодосия I. Вероятно, он, подобно Стилихону, впервые оказался на Западе в ходе кампании против узурпатора Евгения и, опять-таки подобно Стилихону, остался там; тогда ему могло быть за тридцать. Как мы увидим, есть веские основания считать, что он был сторонником прежнего главнокомандующего, хотя он еще не добился настолько высоких чинов, чтобы заслужить поминания в источниках времен жизни Стилихона. «Во время официальных процессий Констанций был мрачен, с потупленным взором; у него были глаза навыкате, длинная шея и крупная голова, всегда неуклюже двигавшаяся над шеей лошади, на которой он ехал, искоса поглядывая по сторонам… Но на пирах и празднествах он держался столь весело и любезно, что даже соперничал с шутами, часто игравшими близ его стола» (Olympiod. Fr. 23).Да, он был не похож на харизматического героя в нашем представлении. Однако его любезность в приватных ситуациях, о которой сообщает нам Олимпиодор, была в высшей степени ценным качеством. Кроме того, не приходится сомневаться, что к восстановлению Западной империи он приступил весьма энергично.
Флавий Констанций получил пост верховного командующего войсками Запада (magister militum), который прежде занимал Стилихон, в 410–411 гг. На его близость к последнему указывает тот факт, что он сыграл главную роль в воздаянии главному виновнику заговора против Стилихона. Олимпий встретил свой ужасный конец — его забили до смерти — почти в это самое время. Когда дела при дворе были улажены так, как хотелось Флавию Констанцию, он быстро обратился к более важным проблемам. Он мобилизовал италийскую армию, дабы повести ее в битву, и первой его мишенью стал Константин III.