Падение с яблони. Том 2

Написал я это, почесал затылок, перечитал еще разок, покряхтел, плюнул и упаковал конверт. Бог с ней, подумалось, никому от этого вреда не будет!

114. Мы лишь по пояс человеки…

4 марта. Воскресенье.

…А ниже мы – скоты. Не знаю кто, когда и по какому поводу это сказал, но сейчас у меня прекрасный повод, чтобы это повторить.

Семь утра. Я только что приехал из города. Но не расслабиться мне и не отдохнуть. Я жду событий. Они где-то на подходе…

Вчера вместо последнего урока НВП была у нас литература. Дело в том, что нашу группу уже разбросали. И теперь не знают, кого куда воткнуть. Я попал в семерку с Харьковским, Дешевым, Сопилой, Морошкиным, Шматко и Горшковым. И нас усадили в кабинете химии для занятий по литературе. И в том же кабинете кроме нас была еще группа английского языка во главе с Ларисой Васильевной.

У нас же вместо уважаемой Лидии Матвеевны оказалась совсем молоденькая запуганная практикантка Галина Юрьевна. Такая, что отчество ей было совсем ни к чему. Оно болталось на ней как на корове седло. И мы прозвали ее просто Галчонком.

Короче, этот Галчонок, чтобы не мешать старой и строгой Ларисе Васильевне, поставил нам задачу читать про себя Алексея Толстого. Да еще, бедняжка, попросила, чтобы мы сидели тихо.

* * *

Лариса Васильевна. В наших с Харьковским разговорах она проскакивает исключительно Кошелкой, Крысой или Крысятиной. Кажется, она совсем опустилась. Немыслимо, что я когда-то восхищался ею. Сейчас это совершенно не укладывается в голове. Или я совсем был дурак, или с ней произошла метаморфоза.

А может, со мной?

Тогда почему и другие к ней относятся так же?

Многие уже открытым текстом посылают ее на три буквы. А Дешевый так вообще однажды закричал: «Кошолка, блядь!..» И запустил в нее книгу. Попасть не попал. Но удивительно другое: она продолжает вести себя так, будто все от нее без ума. И в этом отношении она действительно непостижимая женщина.

При встрече со мной она все еще пытается говорить о любви. А я не то чтобы избегаю встреч, просто шучу с ней. И ничуточки ее не жалко.

Как-то отвела меня в сторонку, страдальчески обезобразила свой фейс и прошептала со страстью отчаявшейся женщины:

– Знай, Соболевский, ты толкнул меня на преступление!

– На какое преступление? Вы обокрали книжный магазин?

– Нет, подлец, нет! Ты не подождал меня в субботу. И я… И я пошла с другим!

– Слава богу!.. Поздравляю вас!

– Тебе все равно?!!

– Нет, конечно! Я очень рад за вас.

– Ты издеваешься надо мной, Соболевский?

– Ну что вы, Лариса Васильевна! Я искренне желаю вам счастья.

– А ты уже не хочешь меня?

– Как можно? У вас уже другой. Вы же запутаетесь…

– Я пошутила, Соболевский. Чтобы возбудить в тебе ревность. Я люблю только тебя! И никогда не полюблю другого!..

Мне пришлось уносить ноги.

Она в этот день поймала Харьковского и назначила ему свидание. Он, конечно, не явился. Потом она его вылавливала и открыто предлагала половую связь.

На днях он сообщил мне такое:

– Ой, Леха!.. Вчера видел Крысятину, и ты знаешь, шо она мне сказала?.. Она сказала, шо любит нас обоих! И хочет отдаться нам двоим. Причем сразу! Понял? Просила, шоб мы до ее пришли.

– Та ты шо! Прям вместе? Или по раздельности?

У меня при этом вздрагивает верхняя губа. А Харьковский покатывается со смеху. И мы начинаем поливать англичанку помоями.

Итак, мы собрались на уроке литературы, чтобы полюбоваться молоденькой учительницей, рядом с которой англичанка выглядела настоящей сволочью.

Очень скоро Лариса Васильевна закончила английский и отпустила своих лоботрясов. Сама же осталась делать вид, что утопает в бумагах. Она сидела как на иголках и без конца встревала в наши разговоры. Пока молоденький Галчонок вконец не смутился и не нашел предлог, чтобы куда-то ненадолго свалить.

Началось представление.

Все, кроме меня, принялись наперебой острить и хамить. Англичанка сверкала глазами, сыпала искры и грозила пожаром. Она, что называется, хороводила свинством, а мы, что называется, лезли из шкуры и ходили на ушах.

Потом она нагло увела Харьковского в лабораторию, примыкающую к кабинету, и закрыла за собой дверь. Сопила улюлюкал. Морошкин свистел, даже Полковник с Амбалом ржали как мерины. А Дешевый не придумал ничего лучше и, расхаживая с книгой по аудитории, кричал, что ему мешают читать Толстого.

Минут через десять вернулся Галчонок. Англичанка вышла из лаборатории с невозмутимой физиономией и уселась на свое место.

Галчонок был смущен и хлопал глазками.

Харьковского не было. Посыпались остроты.

– Его можно выносить, Лариса Васильевна?

– Хорек, шо с тобой сделали?

– Потрошок, ты еще живой?

– Да то он голой жопой сел на кислоту!..

Англичанка некоторое время хихикала, потом изобразила важность, какую ни за что не удалось бы изобразить Галчонку.

Тут появился и Харьковский, широко скаля зубы. Никому ничего не сказав, он подсел ко мне и выложил:

– Ой, Крысятина!.. Ты знаешь, шо она мне предлагала? Говорит, давай завтра поедем куда-нибудь втроем…

– Зачем втроем? Вы можете вдвоем.