Падение с небес

По выходным он бежал подальше от своей клетки: садился на старенький велосипед и уезжал на несколько миль в открытые африканские степи. Там он колесил по пыльным тропинкам, что бежали у подножий скалистых холмов, заросших царственными канделябрами гигантских алоэ: их яркие алые соцветия пылали на фоне чистого синего неба горного вельда. Он искал уединения на лоне девственной природы, в потаенных ее местах, где, казалось, не встретишь людей… Но увы, всегда и везде натыкался на ограждения из колючей проволоки, ограничивающие пространство его прогулок; прежние тучные пастбища лежали распаханными, и бледные пыльные смерчи носились и плясали над красной землей, с которой уже убран урожай, и оставалась только редкая сухая стерня кукурузных стеблей.

Огромные стада дичи, некогда бродившие по открытым до горизонта лугам и пастбищам, давно отсюда ушли, и теперь вместо них здесь паслись стада маленьких худосочных коров пестрой окраски, меланхолично жующих свою жвачку, за которыми присматривали полуголые негритята; провожая взглядами крутящего педали Марка, они останавливались и с важной серьезностью приветствовали его, а когда он отвечал на приветствия на их родном языке, широко раскрывали глаза от удовольствия.

Иногда Марк вспугивал небольшую серую антилопу – дукера с острыми рожками и торчащими ушками, – которая вскакивала с лежки и быстрыми прыжками убегала от него по сухой траве, или видел вдали антилопу-прыгуна, неторопливо, словно тучка по небу, кочующую по бескрайней равнине. Когда ему встречались эти одиночные животные, ухитрившиеся спастись от выстрелов длинноствольных винтовок, в его душе надолго воцарялась радость, согревавшая его, когда в прохладной темноте он возвращался домой.

Марк нуждался в тишине и одиночестве, чтобы окончательно залечить не только раны от пулеметной очереди на спине, но и более глубокие душевные травмы, которые нанесла ему война, – слишком молодым ему довелось испытать все ее ужасы.

Этот покой дикой природы требовался ему для того, чтобы оценить стремительный калейдоскоп встреч и событий, наполнявших его вечера и ночи, разительно отличающийся от серой, нудной тягомотины ежедневной работы.

Марка увлекла фанатическая энергия Фергюса Макдональда и Хелены. Фергюс был ему товарищем, который делился с ним опытом, неизвестным большинству людей, – опытом суровой и страшной борьбы. Вдобавок, намного превосходя Марка возрастом, он замещал собой фигуру отца, восполняя глубинную потребность в жизни юноши. Для Марка не составляло труда, отбросив сомнения, принимать все на веру и, не думая, слепо идти туда, куда ведет его Фергюс с его злой, неуемной энергией.

Встречи с людьми вроде Фергюса будоражили его, порождали чувство преданности общему делу; у этих людей, отдавших себя высокой идее, имелась одна понятная цель. Марку нравилось появляться на тайных собраниях в запертых помещениях с вооруженными охранниками у дверей, где царила атмосфера чего-то запретного. Нравился сигаретный дым, спиралями поднимающийся к потолку, пока комната не наполнялась густой голубоватой дымкой, похожей на кадильный дым некоего мистического таинства. Нравились лица, лоснящиеся от пота, тихое, фанатичное безумие в их глазах, когда они слушали выступающих.

Выступал Гарри Фишер, председатель партии, высокий, энергичный мужчина с твердым характером, обладающий мощными плечами, волосатыми мускулистыми руками ремонтного рабочего, с нечесаной копной черных с проседью и жестких как проволока волос и горящим взглядом темных глаз.

– Наша партия, – говорил он, – это передовой отряд пролетариата, и мы не связаны законами или этическими нормами буржуазного общества. Для нас сама партия – это новый закон, естественный закон нашего бытия.

После выступления он пожал руку Марку; Фергюс с отеческой гордостью стоял рядом. Рукопожатие Фишера оказалось крепким и энергичным, как и его взгляд.

– Ты солдат, – кивнул он. – Ты нам еще понадобишься, товарищ. Впереди нас ждет кровавая работа.

Беспокойное обаяние этого человека долго еще не отпускало Марка, даже когда они уже ехали домой в битком набитом трамвае, втроем втиснувшись на двойное сиденье, и бедро Хелены крепко прижималось к его бедру. Заговаривая с ним, она наклонялась так близко, что губы ее почти касались его щеки, дыхание пахло лакричной пастилкой и сигаретами, этот запах смешивался с ее дешевыми цветочными духами и тонким мускусным теплом ее тела.

Бывали и другие собрания, обычно по пятницам, после работы, многолюдные шумные сборища в огромном зале фордсбургского Дома профсоюзов, заполненном сотнями шахтеров, большинство из которых успели хлебнуть дешевого бренди, громкоголосых и косноязычных и всегда готовых устроить беспорядки. Ораторы обращались к ним с речью, и они ревели в ответ, как ревет толпа на бое быков; иногда то один, то другой забирался на стул и, шатаясь, выкрикивал бессмысленные и путаные лозунги, пока хохочущие товарищи не стаскивали их вниз.