Падение сквозь ветер

«18 января. Все авторы книг, посвященных проблеме создания жизни, всегда имели в виду нечто вполне сформировавшееся, будь то цветок, муха, воробей, жаба и тому подобное. То есть пытались получить особь, завершившую свое развитие и функционирующую отдельно от породившего ее организма.

19 января. Качество и количество конечного продукта, получаемого магическим путем из некоторых составляющих, прямо зависит от сложности рецепта. Отсюда такой же простой вывод: чем примитивнее живой организм, тем легче его синтезировать. Логично предположить, что с этой точки зрения следует предпочесть растение, нежели животное, поскольку увеличительное стекло показывает невероятную сложность строения даже дождевого червя, в то время как пшеничное зернышко кажется устроенным элементарно. Но все относительно: если я попробую слепить из муки веретенца и аккуратно обклею их шелухой – я получу неотличимые от реальных зерен штучки, но никогда не добьюсь всходов, если мне не удастся вдохнуть в них жизнь. И даже тогда я не уверен, что зерна тут же не погибнут, ведь неизвестно, восстановлю ли я магией изначальные связи между частицами муки, делавшие зерно целым и жизнеспособным.

21 января. Жизнь такое сложное явление, что вполне может состоять из всех четырех стихий, в какой-то неизвестной комбинации и порождающих ее. Возможно ли выделить главный компонент или все они примерно равнозначны? Приходила М., я довольно долго показывал и объяснял ей свой последний опыт. В нем мучной шарик на какое-то малое мгновение приобретает «твердый» глянцевитый оттенок, сразу рассыпаясь в прах. Она без особого интереса следила за моими манипуляциями, а после сказала, что было бы гораздо полезнее, если бы я работал с сознательным материалом. «Это с кем же, с тараканами, что ли?» – вспылил я. «Почему с тараканами?» – удивилась она. «Они весьма умело разбегаются по темным углам, если зажечь свечу. Это верный признак их сознательности». – «А хоть бы и с ними! – крикнула она. – Муки у нас и так хватает! Зачем лепить какие-то искусственные зерна, если они только на то и годятся, чтобы их снова размололи?» Пока я думал над ответом, она ушла, хлопнув дверью. Работать совершенно расхотелось.

22 января. Когда я вчера уходил из лаборатории, мне навстречу попался Шуггер. Он отличается феноменальным слухом (специально его развивает, палач!) и наверняка подслушал мой разговор с М., ведь его кабинет находится прямо под моим. Он странно усмехнулся, когда я проходил мимо него по лестнице. Но главное то, что вчерашние слова М. не идут у меня из головы. Я ее отлично понимаю, все-таки ей уже тридцать два года, она на год младше меня, и ее единственный ребенок (я всего-то два раза и видел его – в коляске и в гробу) умер за несколько лет до войны. Придя в лабораторию, я еще раз перечитал самое интересное место из Берттола. В нем он пишет о столкновении в колбе четырех стихий (как-то смутно описанный и, похоже, чисто умозрительный опыт) и что из этого якобы получилось. Но никаких намеков на решение проблемы сцепки мертвых тканей в устойчивое целое я не нашел. Плохо, когда нет мыслей».