Падение сквозь ветер

Магистр спешил – следующий… Снять кристаллик, поставить на его место новый – и вновь к столу… К счастью, чернильница была почти полна. Слова, имеющие в суде неоспоримую силу, ложились на бумагу ровными рядами, четко и разборчиво. «Маг Шуггер: находился в Ордене с тринадцати до семнадцати часов, из них в своей лаборатории – с тринадцати до шестнадцати с тремя четвертями часов, далее до семнадцати часов – в лаборатории Мегаллина».

Занеся последнее «показание», Валлент замер и несколько минут невидяще смотрел на текст, не в силах заставить свой мозг осмыслить новые факты. Но он быстро стряхнул оцепенение и продолжил работу. «Остальные маги – члены Ордена – отсутствовали в Ханнтендилле (согласно независимым данным) и их упоминание в данном документе считаю нецелесообразным. Далее: лица, постоянно или периодически появляющиеся в исследуемом здании. Блоттер: после полудня находился в Ордене, не поднимаясь с первого этажа. Мунна: в Ордене отсутствовала. Халлика: в Ордене отсутствовала».

Самым последним Валлент опустил на подставку кристаллик погибшего мага. Он хотел знать точное время его смерти. Так и есть: Мегаллин, находившийся в Ордене с трех часов пополудни, перестал представлять интерес для охранной системы в семнадцать часов и несколько – пять или десять – минут.

Других камней в кармашках не было. Магистр, не давая себе времени расслабиться, спрятал перо и созданный им манускрипт в карман, затем споро разместил компоненты системы по местам. Несмотря на предполагаемую невиновность Деррека, он не хотел оставлять здесь ни малейших следов. Приняв все меры предосторожности, он извлек из пасти чучела распорку. И только установив крокодила в прежнюю позу, – стеклянные глаза зверя больше не буравили взломщика, уставясь в противоположную стену, – он отер пот со лба и прислушался. В здании Ордена было по-прежнему тихо. Но все же следователь не рискнул покинуть кабинет Мастера через ближайшую дверь, предпочтя легкому пути проверенную дорогу через библиотеку.

В луче света, пробивавшемся сквозь полузадернутую штору в лаборатории погибшего мага, затанцевали тонкие пылинки, поднятые колебанием воздуха, когда магистр переступил ее порог. Он сел в кресло и закрыл глаза, сознательно не думая о том, что уже во второй раз он вынужден начинать почти с начала, отыскивая мотивы убийства Мегаллина. Обломок полена неприятно давил на бок, и он вытащил его из плаща. «Кажется, я подрастерял свою следовательскую смекалку, – с горечью подумал следователь, механически вертя палку в руке. – Мечусь от версии к версии вместо того, чтобы просто собирать факты. Не припомню, чтобы мне дважды приходилось менять направление расследования одного дела, да еще за такой короткий срок».

Магистр выдвинул ящик стола, чтобы кинуть в него щепку, и наткнулся взглядом на баночку с желтой мазью, когда-то небрежно брошенную им сюда же. Он медленно извлек ее на свет. Неведомое вещество глянцевито поблескивало сквозь матовый слой стекла, все еще храня след Мегаллинова пальца. Валлент с некоторым трудом вывернул притертую стеклянную пробку и принюхался. Мазь слабо пахла сушеными насекомыми. После недолгого колебания магистр запустил в емкость указательный палец и «зачерпнул» им изрядную толику, затем наклонил голову и нанес вещество на заднюю часть шеи.

И тут же почувствовал слабое покалывание, как будто в него разом впились тысячи крошечных иголок. Это было даже приятно, и все же он закрыл баночку с остатками мази и вновь спрятал ее в ящик, решив для начала ограничиться небольшой «дозой». Сидя с закрытыми глазами, он «прислушивался» к собственным ощущениям в попытках поймать тот неуловимый момент, когда он поймет, что субстанция действительно возымела некое действие, а не просто пощипывает кожу. Сознание постепенно наполнялось новыми, необычными ощущениями – к нему словно протянулись живые щупальца мироздания, и каждый, даже самый далекий предмет стремился оставить в мозгу магистра информацию о своем присутствии, пусть самую незначительную и несущественную. Три цвета постепенно вытесняли все остальные, хранящиеся в его памяти, и спустя некоторое время он не мог представить себе ничего, что не было бы окрашено в белый, черный или зеленый цвет.