Падение Света

Двое ушли, бросив стражу. Неохраняемый, тянулся мост, превращая сгорбленные плечи в объятия для бегущей реки — но улыбающаяся поверхность оставалась непроницаемой.

В конце концов, война шла где-то в другом месте.

* * *

— По иному не скажешь, — вздохнул Гриззин Фарл, выводя толстым тупым пальцем узоры в лужице эля, — она была глубоко привлекательна в самом простом смысле.

Завсегдатаи таверны помалкивали за столиками, воздух казался густым, как вода, и темным, хотя там были фонари и масляные лампы, и яростно пылал огонь в камине. Разговоры иногда возникали, но осторожные, словно миноги под грузной корягой — и быстро затихали.

Услышав тихое фырканье собеседника, Азатенай сел прямее, всей позой изображая обиду. Ножки кресла заскрипели и затрещали. — Что я имею в виду, спрашиваете?

— Если…

— Хорошо, мой бледный друг, я скажу. Ее красота замечалась на второй или даже на третий взгляд. Погляди на нее поэт — талант поэта можно было бы измерить, словно на весах, по сути его (или ее) декламаций. Разве песнь влюбленной птицы не звучит иногда насмешкой? Итак, поэта мы заклеймим как жалкого и глупого. Но услышим другую песнь, и весы качнутся, стихи и музыка станут вздохами души. — Гриззин схватил кружку и понял, что она пуста. Скривив лицо, ударил кружкой по столу и поднял в вытянутой руке.

— Вы пьяны, Азатенай, — заметил сотрапезник, когда слуга поспешил принести другую полную до краев, пенящуюся кружку.

— И такие женщины, — продолжал Гриззин, — без всякого потрясения считают себя некрасивыми, принимая насмешливый щебет как должное, и не верят нашим тоскующим стонам. Да, они не несут в себе тщеславия, как шлюха на белом коне, женщина, знающая, что краса ее немедленно ошеломляет и поражает. Но не считайте меня бесчувственным, вовсе нет! Даже восхищаясь, я чувствую укор жалости.

— Голая шлюха на белом коне? Нет, друг, я не буду сомневаться в вашем восхищении.

— Хорошо. — Гриззин Фарл кивнул, делая большой глоток.

Собеседник продолжил: — Но если вы скажете женщине, что красота ее познается лишь после долгих размышлений… полагаю, после такого комплимента она не поспешит с поцелуем.

Азатенай нахмурился. — Вы, знатные, ловки со словами. Неужели вы держите меня за дурака? Нет, я скажу ей правду, едва увижу. Скажу, что ее красота зачаровала меня, в чем нет сомнений.

— И она засомневается в вашем рассудке.

— Сначала. — Азатенай рыгнул, подняв палец. — Пока, наконец, мои слова не доставят ей величайший дар, на который я смел надеяться: она поверит в свою красоту.

— И что случится? Соблазненная, утонет в ваших объятиях? Еще одна загадочная дева завоевана?

Здоровяк — Азатенай повел рукой: — Ну нет. Разумеется, она бросит меня. Понимая, что найдет мужчину куда лучше.

— Если вы считаете это ценным советом в искусстве любви, друг мой… прошу простить, но я поищу новую мудрость у кого-то еще.

Гриззин Фарл пожал плечами. — Учитесь же на собственных ошибках, разбивайте нос.

— Почему вы застряли в Харкенасе, Азатенай?

— Правду, Сильхас Руин?

— Правду.

Гриззин на миг сомкнул глаза, как бы погружаясь в загадочные думы. Помолчал еще мгновение, затем глаза открылись и устремились на Сильаса Руина. Он сказал со вздохом: — Я удерживаю тех, что могли бы явиться на ваш спор. Отгоняю одним своим присутствием волков среди моего рода, готовых вонзить клыки в болящую плоть, чтобы полакомиться пóтом, кровью и страхом. — Азатенай поглядел на собеседника, который тоже изучал его. Кивнул. — Я держу врата, друг, в пьяной тупости затыкаю собой замочную скважину, будто погнутый ключ.

Сильхас наконец отвел глаза, щурясь в сумраке. — Город стал смертельно тихим. Поглядите на остальных: присмирели перед непонятным и непознаваемым.

— Будущее — женщина, заслуживающая второго и третьего взгляда, — сказал Гриззин Фарл.

— Красота ждет размышлений?

— Некоторым образом.

— А когда мы ее найдем?

— Как же? Она бросит нас.

— Вы не так пьяны, как кажетесь.

— Всегда, Сильхас. Но кому дано видеть будущее?

— Кажется, вам. Или это вопрос веры?

— Веры, которая зачаровывает, — ответил Гриззин Фарл, глядя в пустую кружку.

— Я думал, — сказал Сильхас Руин, — что вы защитник этого будущего.

— Я любимый евнух своей женщины, друг. Я не поэт и молюсь, чтобы ей хватило любви, выказываемой глазами. Совсем лишен певческого дара несчастный Гриззин Фарл. Вы слышите музыку? Это лишь мое мурлыканье под рукой ее жалости. — Он махнул кружкой. — Таким, как я, нужно брать что дают.

— Вы сами себя отговорили от ночи с этой восхитительной служанкой.

— Думаете?

— Уверен, — подтвердил Сильхас. — Требуя больше эля, вы явно желаете заглушить разочарование от бесполезного флирта.

— Увы мне. Нужно притворяться лучше.

— Если не с обычными подданными Тьмы… Есть еще жрицы.

— Вытащить погнутый ключ? Нет, не думаю.

Через миг Сильхас Руин нахмурился и подался вперед: — Одни из запертых врат — ЕЕ?

Гриззин Фарл поднес палец к губам. — Никому не говорите, — шепнул он. — Конечно, никто еще не пробовал пролезть в дверь.

— Не верю.

— Мой запах таится в темноте, навевая нежелание.

— Думаете, белая кожа означает мою неверность, Азатенай?

— Разве нет?

— Нет!