Падение Света

— Драконус был тому доказательством. Если бы мы имели смелость видеть! Все это, — он взмахнул кровавыми руками, — полно любви. Но смотрите, как мы пятимся с пути любви. Смотрите, сколько возражений выдвигаем мы против столь простого и глубокого дара. — Его улыбка была надломленной. — Это война глупцов, капитан. Как любая до и любая после. Она — доказательство наших провалов, нашей слабости, склонности бросаться в любые дурацкие причуды… увы, мы не заслужили ничего иного.

Келларас отшатнулся от жрецов. — Я жду лорда Аномандера и Сильхаса Руина.

Кедорпул хмыкнул: — Слишком поздно. Они скачут в низину Тарн.

Слова погасили сумятицу мыслей Келлараса, но на смену пришел ужас. — Что? Конечно, лорд Аномандер…

Эндест Силанн прервал его: — Лорд Аномандер уезжал далеко. Он положился на суждения брата.

Келларас переводил взор с одного собеседника на другого, все еще ощущая страх, но не понимая сути событий. — Лорд Драконус ждет, — сказал он.

То был день откровений, жестокой какофонии откровенных слов. Он заметил, как бледнеет лицо Кедорпула. Заметил: Эндест дрожит, чуть ли не падая. Келларас повернулся в сторону коридора. — Здесь, — сказал он и пошел дальше.

Жрецы не двинулись за ним.

«Война глупцов. А самая великая глупость, ясно мне — мечта о мире. Вера, все твои посулы и твои измены… я должен счесть тебя врагом надежды?»

У двери он заколебался. За ними муж, лишившийся любви, муж, сейчас очень уязвимый к любой измене. Его можно поразить самыми простыми сообщениями… Мир перекосился в голове Келлараса. Он видел голоса. Ураган слов, сделавших свою работу и медленно отступающих от того, что грядет. В конце… голоса лишатся слов, став жалобными стонами.

«Все снова. Рождаемся, чтобы умереть. Смотрите, во что превратили мы время между рождением и смертью!»

Позади рыдал священник, а второй истекал кровью. Келларас схватился за ручку.

* * *

Вренек спешил по улице, среди толчеи, и знал: бояться нечего. Духи сгрудились вокруг и, похоже, сделали почти всех слепыми к бегущему со всех ног юноше. Для него создавали путь, хотя как — Вренек не мог вообразить.

Древко копья тяжело качалось на плече. Он держал оружие почти вертикально, чтобы обернутое кожей острие не задело окружающих. Серебряный обруч, подарок лорда Аномандера, висел под плащом. Среди духов он замечал воинов, давно мертвых, но все еще носящих ужасные раны. Все, что он мог — избегать прямого взгляда в суровые лица. Насколько он понимал, отец был тоже где-то здесь.

Что-то не так. Это он знал. Покойникам Тисте тут не место, их мир таится от смертных. Им нет причин быть здесь. Но, возможно, они всегда были здесь, и лишь благодаря новообретенному проклятию он может их видеть, тогда как другие — нет. Возможно, эти толпы существовали всегда, тысячи и тысячи призраков, словно мухи клубящихся в местах обитания живых, тянущихся к тому, что утеряли.

Им нечего сказать — или их не слышно. Всего лишь глаза, плененные слабыми воспоминаниями о телах. Мысль о смерти как плене устрашила Вренека, рассудок устремился к иным, еще более жестоким мыслям. «Я ищу мести. Желаю навредить тем, что вредили Джинье и мне. Хочу послать их души в это призрачное королевство пустоты. Пусть остаются там, немые, видящие, но не способные коснуться. Пусть страдают».

Он никогда не думал, что мысли могут быть жестокими сами по себе. Мщение казалось таким чистым понятием. Уравнять сделанное. Смерть за смерть, боль за боль, потеря за потерю.

Сам лорд Аномандер верил в мщение.

Но теперь… какое же удовлетворение принесет месть? Даже взрослые мужчины и женщины толкуют о мести, словно она может исправлять сделанное. «Но ничего такого не исправить, да. Убийцы и насильники умрут, так что не смогут продолжать. Так и надо, не правда ли? Столкнуть их с утеса жизни, вниз, в Бездну.

Но они в нее не попадут. Никуда они не уйдут, присоединятся к другим духам. С тем же успехом они могли бы помереть во сне, в возрасте тысячи лет. Окруженные любящей родней. Какая им разница?