Падение Тисима-Ретто

— Вот и хорошо, так поступайте всегда. Что касается рядового Комадзава, то нам известна его прежняя политическая неблагонадежность. Но за свои политические взгляды он уже отбыл десять лет каторги. По-моему, он, как солдат, вполне добросовестный. За ним, разумеется, необходимо наблюдать. Вам легче было бы делать это, господин старший ефрейтор, подружившись с ним, а не будучи в постоянной ссоре. После этого случая Кураока еще сильнее возненавидел Комадзава. Правда, иногда, пересиливая себя, он старался сблизиться с мотористом, завязывать хитроумные разговоры, но Комадзава — о, этот паршивый солдатишка! — даже не замечал Кураока.

Вот и сейчас он словно не слышал вопроса ефрейтора. Одернув китель (при этом он с ужасом услышал, как зашуршала бумага на груди), Комадзава поспешил из казармы. Куда? Он не заметил, как миновал ряды серых дощатых построек — такелажных складов — и очутился у берега моря. Солнце клонилось к вечеру, и вся необъятная гладь Охотского моря сияла в золотисто-красноватых лучах. Едва заметная зыбь чуть-чуть нарушала гладь моря, у берега в камнях задумчиво шелестели мелкие накаты зыбучих волн. Комадзава постоял, вслушиваясь в ласковый говор моря, потом решительно направился в порт. Здесь от берега метров на сто отходил бетонированный пирс, облепленный с обеих сторон десантными баржами. В стороне, на рейде, стояло несколько сторожевиков и две подводные лодки. У входа на пирс Комадзава остановил часовой:

— Куда?

— На свою баржу, мотор подремонтировать. Завтра рано выходить.

— С какой баржи?

— Номер восемь, вон недалеко от края.

— Проходите.

Баржа № 8 — небольшое, открытое корытообразное суденышко, с высоко поднятым плоским носом-сходней, — слегка покачивается на воде, стукаясь бортами о соседние баржи. Кормовую часть занимает надстройка вровень с бортами. Под ней — моторное отделение. Поверх надстройки сторожевой будкой возвышается шкиперская рубка. Чтобы лопасть в моторное отделение, нужно на четвереньках пролезть через небольшую дверцу под кормовую надстройку. Перед тем как сунуться в эту дыру, Комадзава оглянулся на пирс: не идет ли кто-нибудь сюда? Но там лишь часовой.

Любил Комадзава эту тесную свою каморку — моторное отделение, хотя здесь нельзя ни встать во весь рост, ни разминуться двоим. Была тут у него собственная маленькая территория, куда никто и никогда не вторгался. Здесь, под палубой, он был укрыт от всего злого, что окружало его. Да и кому, кроме моториста, охота залезать в эту темную, тесную нору, пропитанную бензином и маслом. Недаром солдаты называли моторное отделение десантных барж „собачьим ящиком“. Но для Комадзава эта конура стоила дороже хором. Был у него здесь свой порядок и своя чистота. Каждая вещь имела свое постоянное место: на стене — ряд гаечных ключей и отверток, ниже, на полке, — гнезда с масленкой и банкой с бензином для заводки мотора, у задней стенки — ящик с болтами, гайками, трубками и всякой всячиной, необходимой мотористу. В ящике, в самом темном углу, стоит запасной аккумулятор. Но что это такое?

Откуда-то из-за досок моторист достал наушники радиоприемника и подключил шнур к аккумулятору.

Комадзава надевает наушники и начинает крутить клеммы аккумулятора. Оказывается, вместо свинцовых пластин и кислоты там радиоприемник, залитый сверху смолой, как это бывает в аккумуляторе.

Через некоторое время в наушниках сквозь шум в эфире начинает прорываться русская речь. Она становится все чище и отчетливей. Комадзава вслушивается. Хабаровск говорит…

Диктор читает о подготовке камчатских рыбаков к лососевой путине, и воображение Комадзава рисует Усть-Камчатск, знакомые лица русских рыбаков — давнишних его друзей. Сколько простора для души, сколько светлого счастья у них! Комадзава всегда был в мыслях с ними и сейчас особенно горячо желает им удачного лова. Нет, не Япония является для него Страной Восходящего Солнца, а Россия. Там, в Советской России, восходит солнце новой жизни. Верил он в это прежде и с еще большей твердостью верит в это теперь. Ни жестокие преследования, начавшиеся после разгрома компартии, ни гибель сотен товарищей, ни годы каторги — ничто не могло сломить в нем этой веры, как и веры в светлое будущее родной Японии. Там, за морем, был великий исцеляющий источник этой веры, и всякий раз, когда Комадзава было особенно тяжело, он всем сердцем приникал к нему, этому живому роднику света и надежды.

Прослушав передачу о камчатских рыбаках, Комадзава как бы освежился после томительного зноя. Потом передавалась музыка. Слушая ее, Комадзава снова думал о судьбе китайцев-военнопленных, думал о том, как помочь им в этой великой беде. И тут вдруг осенила его мысль — присоединиться к бунту! Ведь он своим знанием обстановки на острове может оказать большую помощь военнопленным. Но как это сделать?

Сняв наушники, Комадзава вынул из-под нижней рубашки листки с воззванием и сделал на последнем из них приписку: