Андроников. – Я думаю, ему было решительно все равно, какую бумагу ему подсунут… Ему было все равно: кричать петухом или в чехарду играть в Царском!… Простите, что я так говорю откровенно… Он был мой министр, но я не считал даже нужным к нему явиться: у меня не было никакого дела, за которое меня могли бы отчислить… А этот г. Палеолог, будучи в министерстве, придрался к параграфу, что, кто состоит более известного количества лет при министерстве, не может долее состоять. Я состоял 18 лет, – и вот мне ко дню ангела прислали billet doux,[*] что «вы отчисляетесь, потому что не занимаете должности по министерству…» Я Маклакова тогда не видел, не сочувствовал его действиям и всегда действовал против него. И когда был назначен Горемыкин, я ему сказал: «Est-ce que vous allez tol'erer longtemps cet imb'ecile? – Он ответил: «Que dois-je faire?[*] – Очевидно, он там, наверху, пришелся понутру и от него трудно избавиться!…» Джунковский вершил все в департаменте полиции и, разумеется, доложил о том, что Белецкий совершенно непригоден, и его уволили. Сперва его хотели сделать губернатором Олонецкой губернии, но потом это не состоялось и, так как он очень любил подъезжать и подхалимничать (это было в его натуре), то он подъехал к тогдашнему министру юстиции Щегловитову, которого я никогда в жизни не видел и ничего общего с ним не имел. Щегловитов его приласкал и ему было обещано сенаторство. Но Белецкий просил, кажется, десять тысяч, а ему давали только восемь. Он приехал ко мне и говорит: «Нельзя ли как-нибудь выхлопотать у В.Н. Коковцова?» (который был в то время и премьером и министром финансов). Я взялся просить у Коковцова, который был очень скуп, как министр финансов. И ему, кажется, прибавили одну, а не две тысячи…
Председатель. – Что вы знаете об отношении Белецкого к Распутину?
Андроников. – Итак, Белецкий – сенатор, ушел из департамента полиции. Сенатор Белецкий без дела. Ему, конечно, трудно, потому, что в нем кипела кровь, он искал деятельности, и ему нужно было что-нибудь найти. Он ездил ко всем. Я знаю, что он очень дружил с членом Государственного Совета Римским-Корсаковым и со Щегловитовым. Я этому не сочувствовал, потому что я Щегловитова вообще не любил, как оставшегося в наследство от Столыпина… Там была тройка: он, Кривошеин, Рухлов и – в хвосте этого движения – был Тимашев, как националист. Это был триумвират – крайне правый и узкий! Вдруг Белецкий является на горизонте у Распутина… Их познакомила, если не ошибаюсь, жена Комиссарова. Комиссаров был жандармский генерал (это тот самый, который впоследствии подсыпал яд кошкам). Его жена постоянно бывала у Распутина и бывала у Белецкого. В один прекрасный день (как это устроилось, – я не могу сказать) Белецкий очутился у Распутина и, когда я заявил ему, что Григорий Ефимович будет у меня на ухе, то Белецкий просил, не может ли и он приехать… И таким образом, он был у меня вместе с Распутиным.
Председатель. – Значит, знакомство Белецкого с Распутиным было ранее, чем ваше с Распутиным?
