Падение царского режима. Том 1

Штюрмер. – (Не слышно).

Родичев. – Я напомню содержание записки, в которой говорится о том, что представляется возможность произвести надлежащее давление на избирателей, их надлежащим образом подготовить и привлечь к участию духовенство, назначить 80 священников в Государственную Думу. В записке этой упоминается о том, что банки не прочь поддержать, что они требуют себе некоторых мест в Государственной Думе. Об этой записке вам ничего неизвестно?

Штюрмер. – О ней я ничего не слыхал, я этой записки не составлял.

Родичев. – Вопрос о подготовлении выборов в 5-ю Государственную Думу при вас не возбуждался?

Штюрмер. – Никакого производства не было.

Родичев. – Вы свидетельствуете о том, что вопрос этот при вас не возбуждался?

Штюрмер. – Разговоров было очень много.

Родичев. – Как же не возбуждался, если разговоры были? Какие разговоры были?

Штюрмер. – Собирались группы и разговаривали. Вообще в городе я слышал очень много разговоров.

Родичев. – У вас в Совете Министров обсуждалось, с министрами и с государем обсуждений не было?

Штюрмер. – Наверно нет.

Родичев. – Затем, относительно ваших действий, весьма крупных действий. Это – вами объявленное повеление о призыве мусульманского населения к работам.[*] Что вы можете сказать?

Штюрмер. – Я не могу подробно рассказать, но это имеется в Совете Министров, там есть все делопроизводство.

Родичев. – Что вы думаете о законности этого распоряжения? Когда вы его сделали, объявили, вы представляли себе, что вы не имеете права этого делать?

Штюрмер. – Вы спрашиваете про то, что произошло потом в Ташкенте?

Родичев. – Да, да. Распоряжение, которое вы объявили, представляли вы себе, что вы не имели права этого сделать?

Штюрмер. – Вы увидите, что там есть. Я помню, что часто у нас бывало так, – я скажу, слава богу, нечасто, например, по поводу случая с Алексеевым, по поводу диктатуры, но бывали случаи, когда горит – нужно спасать, а подробностей я не помню.

Родичев. – Вы к этому относились так же, как к вопросу о вашем праве на диктатуру?

Штюрмер. – К последнему, как к неизбежному злу.

Родичев. – Значит, вы к переступлению границ законности относились, как к неизбежному злу, и делали это с полным сознанием?

Штюрмер. – В виду того, что горит.

Родичев. – Я удовлетворен. Пожалуйста, ответьте на вопрос, касающийся деятельности министра иностранных дел. Вы сказали, что, когда вас назначили, государь сказал, что он недоволен Сазоновым. За что?

Штюрмер. – Государь мне этого не сказал.

Родичев. – Как же вы не спросили? Вы должны были узнать, чтобы избежать этого неудовольствия или чтобы предупредить его, что он ошибается. Как же вы сопоставляли это с вашими обязанностями, как министра иностранных дел?

Штюрмер. – Позвольте, надо знать отношения, как устанавливаются такого рода разговоры, как они происходили. Мне было сказано, что было решено не пользоваться сотрудничеством Сазонова. Как же я мог к этому относиться?

Родичев. – Вы сказали, что вы узнали, что царь недоволен Сазоновым, и вы не предложили вопроса, за что он недоволен?

Штюрмер. – Извините, этого нельзя было сделать.

Родичев. – Вы говорили, что вступили в сношение с послом Бьюкененом, и он выразил благодарность за ликвидацию истории с Булацелем.

Штюрмер. – Это был Грей.

Родичев. – Принимая эту благодарность, вы знали, что Булацель находится на содержании Министерства Внутренних Дел?

Штюрмер. – Нет.

Родичев. – Будучи министром внутренних дел вы не знали, что Булацель получает субсидию от Министерства Внутренних Дел?

Штюрмер. – Субсидию?

Родичев. – Да. Что то оскорбление, которое было нанесено сэру Джорджу Бьюкенен, оно было напечатано на правительственные деньги. Вы знали, что эти деньги были ему выданы?

Штюрмер. – Если бы я это знал, я бы иначе относился. Во всяком случае, независимо от этого, я взял быка за рога и заставил его извиниться.

Родичев. – Достаточно. Теперь скажите, когда вы вступили в должность министра иностранных дел, то через некоторое время товарищ министра Арцимович оказался неожиданно для себя изъятым из министерства. Зачем вы это сделали?

Штюрмер. – Видите ли, я не знаю, можно ли такие вещи говорить.

Родичев. – Можно, потому что вы этим рассеете весьма дурные предположения.

Штюрмер. – Я не для этого, а только дело в том, что существовала такого рода вещь. Арцимович служил в Берлине и так как существовало опасение, что он может быть более расположен к Германии, чем желательно, а так как у него была мечта всегда быть сенатором и нашлась возможность это сделать, так его и сделали сенатором.

Родичев. – Значит, вы сохранили Мануйлова-Манасевича, а устранили Арцимовича. Скажите, пожалуйста, секретным фондом Министерства Иностранных Дел как вы распоряжались?

Штюрмер. – Никак.