Падение царского режима. Том 1

Завадский. – Затем, – по поводу первого периода вашего министерства, когда был председателем Совета Министров Горемыкин, вы упоминали, что считали журнал Совета Министров пристрастным. Чья была редакция и как именно ее изменяли?

Наумов. – О пристрастности я не буду говорить, но, несомненно, там были большие стилисты. Для того, чтобы провести известную мысль, требовались особые усилия.

Завадский. – Это была их общая болезнь: они живого слова не допускали.

Наумов.– Конечно, журнал составлялся очень хорошо, но надо было очень следить.

Завадский. – Значит не то, чтобы делалось это сознательно, а ради изящества канцелярского стиля?

Председатель. – Может быть, ради затемнения?

Завадский. – Им непременно нужна была какая-то канцелярская рутина.

Председатель

. – Вы основываетесь на объективных актах некоторого несоответствия?

Наумов. – Иной раз, да.

Завадский. – Может быть, злой умысел был?

Наумов. – Позвольте этого так не говорить, но было известное сдерживающее начало, для того, чтобы облечь положение вещей в такую форму, которая была нужна для известных докладов.

Завадский. – Так сказать, сгладить острые углы. Затем вы упомянули, что назначение Штюрмера произвело на вас ошеломляющее впечатление. Вы сказали: «Я и раньше к нему относился с недоверием». Значит вы знали его?

Наумов. – Как политического деятеля?

Завадский. – Какое впечатление производил на вас Штюрмер до его назначения?

Наумов. – У меня каких-нибудь фактов нет. Я считал, что это был – деятель политики ради своих эгоистических целей, политик-эгоист. Казалось, что для него все остальное является только известным фоном. Так мне казалось. Я не могу сказать, чтобы у меня были какие-нибудь факты, на основании которых я мог бы сказать, что он делает что-нибудь политически преступное. Я не могу этого сказать. Просто сердце у меня к нему не лежало. А потом согласитесь, раз он не был назначен городским головой в Москве, это было на протяжении полутора лет, и затем, после отмены этого назначения, иметь его старшим своим товарищем не хотелось.

Завадский

. – А относительно денежных его дел, вам ничего неизвестно?

Наумов. – Этого я не знаю.

Завадский. – Я думал, что и на этой почве у вас было недоверие?

Наумов. – Я с ним не был знаком близко. Его сын был в Самаре, ужасное он производил впечатление. Он временно служил там, отец приехал к нему. Я ему раз отдавал визит. Это было несколько лет тому назад, этим кончилось наше знакомство.

Завадский. – Вы не припомните ли, кто были те лица, хотя бы некоторые из них, кто по телефону беседовал с вами по поводу предстоящего появления Распутина?

Наумов. – Мне курьер докладывал. Курьер говорил – мне приказали передать то-то и то-то; потом, когда мне лично кто-нибудь говорил, я отвечал – перестаньте, оставьте.

Завадский. – Так что у вас осталось только общее впечатление?

Наумов. – Общее впечатление.

Завадский

. – Вы в четверг принимали Штюрмера, а по поводу Распутина звонили в пятницу?

Наумов. – Все время. В Европейской гостинице, где я жил, есть центральная станция, потом соединяли со мной. Из моих друзей никто об этом со мной не говорил, а это были такие лица, которые хотели меня запугать.

Завадский. – Запугать вас?

Наумов. – По моему, запугивать.

Завадский. – Я записал два ваших выражения. Вы сказали, что когда Распутин явился к вам, то вам еще его огромная власть была неизвестна; значит, впоследствии вы убедились?

Наумов. – Да, я убедился.

Завадский. – Какие примеры?

Наумов. – Все то, что случилось в этот день, все это представлялось мне актом простым, естественным, а вокруг этого создавалась такая обстановка, что я сделался каким-то героем. Я увидел тут что-то такое, с чем приходится действительно считаться. Ведь я провинциал, я приезжал сюда лишь на сессии. Слухи были очень упорными, я знал, что он мерзкий человек, но не знал, что он такой силой обладает, я считал, что он избалован обществом, потому что несомненно само общество поставило его на такой пьедестал, с которым все считались.

Завадский

. – Больше Распутина вы не видали и никаких дел с ним не имели?

Наумов. – Нет.

Завадский. – Вы говорили, что вам Питирим присылал записки. Какое было содержание этих записок?

Наумов. – «Прошу принять такого-то», «прошу сделать», «прошу исполнить такую-то просьбу». Это было, кажется, раза два-три.

Смиттен. – Вы не можете сказать по поводу этих записок Питирима, – которому конечно было известно, что министры принимают всех лиц, обращающихся к ним, – они не касались предосудительных дел?

Наумов. – Нет, просто – «Прошу принять».

Смиттен. – В виде рекомендации?

Наумов. – Да, в виде рекомендации.

Завадский. – Последний вопрос. Вы сказали со слов генерала Алексеева, что была артиллерийская подготовка из Царского Села?