Падение царского режима. Том 1

Председатель. – Что еще вас соединяло с Распутиным, кроме определенного отношения к Сухомлинову?

Андроников. – Решительно никаких дел у меня не было. Я первое время считал его за человека серьезного. Каждый раз, когда он бывал у меня, – очень часто – на эту уху приходила Червинская. Он рассказал о своих отношениях к богу, плел что-то непонятное, и мы находили, что это очень серьезный человек…

Председатель. – Серьезный человек?

Андроников. – Он вел себя в высшей степени корректно. Выпивал одну бутылку мадеры, после которой не пьянел совершенно, вел себя прилично и уходил.

Председатель. – Но что же вам говорило тут о его серьезности?

Андроников. – Его рассуждения о высших материях, его вдумчивость… Все, что ему говорили, он воспринимал и кипел любовью к отечеству, высказывал свои воззрения, что нужно то-то и то-то сделать… Словом, высказывал свои идеи… Я в нем скверного в то время ничего не находил. Но впоследствии, когда он после обеда просил, чтобы кто-нибудь непременно начал играть, я его спрашивал: «Для чего?» – он говорил: – «Я хочу потанцовать», пускался в пляс и в течение часа до упаду танцовал. Мне это казалось странным, – я этого не понимал… Затем он подходил к телефону и вызывал всевозможных дам. Я должен был делать bonne mine au mauvais jeu,[*] – потому что все эти дамы были чрезвычайно сомнительного свойства…

Председатель. – А в продолжение вашего знакомства он один бывал у вас? Бывал ли при этом еще кто-либо, кроме Червинской?

Андроников. – Кроме Червинской, был Драгомирецкий. Все эти свидания я хранил исключительно для известных целей. Мне было чрезвычайно интересно, чтобы никто не мешал, так как мы с Червинской были заодно. Мой приятель Драгомирецкий был посвящен в это, он бывал.

Смиттен. – Кто такой Драгомирецкий?

Андроников. – Это бывший директор департамента духовных дел,[*] а теперь член совета министра внутренних дел… Уже впоследствии раз присутствовал преосвященный Евдоким, архиепископ Алясский и Алеутский, затем Варнава, иеромонах Августин и С.П. Белецкий.

Председатель. – Эти лица, значит, бывали у вас не один раз, а несколько раз?

Андроников. – Эти лица бывали… хотя не могу сказать, что часто. Варнаву я совершенно не знал. Он явился ко мне тоже два года перед тем. Я о нем слышал от великого князя Дмитрия Константиновича и покойного Константина Константиновича: Он их хорошо знал и там бывал. Он явился ко мне и отрекомендовался епископом Тобольским. А во второй раз он приехал ко мне совершенно больной (8 сентября 1915 года… или 1914? – не помню) из св. синода, когда его выругали и спрашивали, как он смел произвести прославление св. Иоанна. Он остался у меня, потому что не в состоянии был ходить, и жил у меня три недели, за что я был выслан из дома Толстой,[*] потому что он жил без прописки… Вся свита у меня жила, и я должен был всех поить и кормить, и лечить Варнаву…

Председатель. – Вы сказали несколько раньше, что Распутин слышал про вас и даже про вашу молельню. Как же вы объяснили себе это и кто рекомендовал вас Распутину?

Андроников. – Г. председатель! я этого не могу сказать: там такая масса была людей, которые были близки к Распутину… Может быть, кто-нибудь из дам ему рассказывал… Вообще обо мне гораздо больше говорили, чем следовало, и таким образом до него дошло…

Председатель. – Возвратимся к 1915 году, когда был нанесен, как вы выразились, «удар» Сухомлинову…

Андроников. – Когда мне стало совершенно ясно (а я много слышал из целого ряда источников и, в частности, от Червинской), что Сухомлинов делает недобрые дела и ведет себя неправильно, а главное, что тут пошли в ход взятки и раздача заказов тем фирмам, которые предлагают больший процент, – я решился написать великому князю Николаю Николаевичу – верховному главнокомандующему – письмо.

Председатель. – Эту часть вашего рассказа вы сократите, потому что об этом вы давали уже пространные показания другой Комиссии.

Андроников. – Я об этом написал. Затем, после этого письма я писал еще несколько писем и видел, что они попадают на правильную почву. Следовательно, с одной стороны – верховный главнокомандующий, с другой стороны – Распутин. И вот у меня была надежда на то, что так или иначе этот сильный человек будет сломлен. Конечно, слишком дерзко приписывать себе эту роль, так как я был маленькой спицей в той колеснице, которая валила этого человека…

Председатель. – «Удар», который вы нанесли в мае месяце, – в чем заключался?

Андроников. – Это то, что Сухомлинову тогда не удалось меня спихнуть: он требовал от министра Маклакова моей высылки из Петрограда и писал всякие инсинуации в газетах (я понимал, что это косвенно касается меня, что я мешаю его работе).

Председатель. – Чем вы защищались, на кого опирались?

Андроников. – На свою собственную совесть. Я громко его ругательски-ругал!…