Падение царского режима. Том 1

Наумов. – Да, было отказано. Затем, по поводу царицынского завода было в Совете Министров еще одно заседание (это было незадолго до моего ухода) – относительно передачи в казну или вообще приобретения царицынского завода… Было сделано предложение, чтобы комиссия, которая будет принимать, была бы сосредоточена в морском ведомстве. Но по настоянию моему и тех, которые поддержали меня, решили избрать комиссию из состава всех заинтересованных ведомств с участием Государственного Контроля… Затем, в дальнейших моих кратких записках остановлюсь на более интересных для дела… Так, после моего думского выступления, – 18 февраля 1916 года, – отношение ко мне со стороны многих было очень хорошее: приветствовали меня; а с другой стороны – отношение некоторых лиц, в том числе и некоторых членов кабинета, – было тайно или явно недружелюбное… Далее, запись 3 марта: «У меня в министерстве был с визитом Белецкий, представившийся мне, в качестве назначенного иркутским генерал-губернатором…» Человек этот безусловно был осведомлен обо всем, что происходило в тех верхах, где, так сказать, высшая политика решалась. Не могу удостоверить, происходило ли это от близости его к темным силам, а может быть, происходило от прежнего положения директора департамента полиции, – в близких отношениях я с ним не был, – особенно в период столичной службы… Явившись ко мне в кабинет, Белецкий стал желчно рассказывать о «Хвостовской неделе…» (Помните: когда Хвостов являлся в качестве члена Государственной Думы, сидел среди членов, оставаясь министром? Затем, предположение о покушении Хвостова на Распутина, – дело, которому не дали, однако, ходу…) Белецкий заявил: «Хвостов будет отставлен, министром внутренних дел будет назначен Штюрмер». Затем он говорил о последнем указе, о влиянии Распутина на Штюрмера, про их почти ежедневные телефонные переговоры… Я говорю Белецкому: «Вы, Степан Петрович, откуда все это знаете?» – «Уж знаю!…» Дальше у меня отмечено так: «Был Кривошеин. Он заявляет о моих успехах и о том, что у меня являются горячие поклонники; но на ряду с этим, масса врагов». Думается, что он разумел под ними некоторых членов кабинета: это – материал, если хотите, который касается условий моего ухода. Тут, помимо разногласий в кабинете, является некоторое отношение, чисто субъективного свойства, со стороны некоторых из его членов… «17 марта был у меня А.А. Поливанов. Печальный рассказ об условиях его отставки. Говорит, что его доконали…»

Председатель. – Может быть, вы остановитесь на этом: что вам по этому поводу приходит на память?

Наумов. – Мне вспоминается, что когда А.А. Поливанов пришел ко мне 17 марта, он был очень расстроен. (Мы с ним были в самых добрых отношениях.) Он совершенно откровенно говорил, что он прямо был подавлен условиями своей отставки. Вот его слова относительно условий отставки: «Отставили даже без высочайшей благодарности за старые заслуги…» Но он рассказывал, что у него масса сочувствующих со всех сторон. Заезд был японского посла, который выразил ему сожаление от имени всей нации. Догадки о причине тут у меня указаны: «Распутин, плюс – братолюбовская история, где замешаны великие князья Михаил Александрович и Борис Владимирович…» Он указывал на то, что, очевидно, братолюбовская история была поддержана сильным временщиком Распутиным…

Председатель. – Александр Николаевич, может быть, вы, в нескольких словах, нам воспроизведете эту историю?