Соколов. — Небрежность была установлена, не был признан подлог, а небрежность была установлена. Скажите, пожалуйста: а как производилось следствие Лыжиным? Тогда, не в пример прочим предварительным следствиям, все материалы предварительно печатались. Вы это вспоминаете?
Щегловитов. — Да.
Соколов. — Для этого министерство юстиции ассигновало крупные средства, была оборудована специальная типография — в здании новочеркасской судебной палаты, и все копии, по мере напечатания, препровождали вам. И что же, несмотря на то, что ваше внимание в особой форме было обращено на это дело, вы все-таки не заметили неправильностей его действий?
Щегловитов. — Нет.
Соколов. — Даже обнаружившаяся на суде масса невинно привлеченных явилась для вас полной неожиданностью?
Щегловитов. — Полной неожиданностью…
Соколов. — И не известно вам несоответствие между тем, что свидетели показывали, и между тем, что записывал следователь?
Щегловитов. — Нет, я имел постоянные донесения прокурорского надзора, который следил за этим делом, и никому даже на месте не приходило в голову, что совершается нечто подобное…
Соколов. — Вы не вспоминаете по поводу дела Дашнакцутюн, что были серьезные столкновения между министром внутренних дел и наместником на Кавказе Воронцовым-Дашковым? Со стороны наместника было указание, что этого процесса создавать не следует, что партия Дашнакцутюн не является столь преступной, что арестовывать таких людей, какие были привлечены, — людей, пользующихся общим доверием, — значит, раздражать население…
Щегловитов. — Это выяснилось после окончания дела Дашнакцутюн…
Соколов. — После окончания дела Дашнакцутюн подтвердилось мнение наместника, выяснилось, что его предсказание, его взгляд подтверждаются приговором… Но раньше, когда создавался процесс, наместник разве не пытался унять чересчур большое рвение органов судебного и административного ведомств?
Щегловитов. — Наместник не вмешивался…
Соколов. — Не было столкновения между вами и наместником по вопросу о переносе дела из тифлисской палаты в Петроград, в особое присутствие сената?
Щегловитов. — По этому вопросу с наместником разговоров не было.
Соколов. — Вам, может быть, приходилось по этому поводу говорить с министром внутренних дел?
Щегловитов. — Нет.
Соколов. — Почему, в то время, когда процессы о всех других партиях рассматриваются каждый отдельно и каждый в своем городе, — здесь все было соединено в одно дело, где бы ни происходили инкриминируемые факты — в Новочеркасске, Баку, Тифлисе? Ведь, например, дела отдельных групп партии социал-демократов, социал-революционеров, объединенных центральным органом, рассматривались за время вашего министерства, но члены этих организаций судились по месту проявления своей деятельности — в Харькове, Полтаве, Киеве… И только одно дело Дашнакцутюнов вдруг рассматривается в совершенно другой плоскости. Какие политические или юридические мотивы легли в основание создания такого грандиозного процесса-монстра?
Щегловитов. — Дело это раскрывало массу участников, дело это в высшей степени серьезное, и это обстоятельство легло в основание…
Соколов. — В отношении каждой партии можно было создать такой процесс, с еще большим количеством участников. Сложите в 1907–08 году процессы отдельных групп социал-демократических партий, — вероятно, число участников превысит число участников партии Дашнакцутюн. Так что этот призыв мог бы быть распространен с равным правом на все политические партии…
Щегловитов. — Если хотите, — да…
Соколов. — Почему же именно по отношению к партии дашнакцаканов был проявлен такой исключительный метод? — В вашем ответе указаний на это не имеется.
Щегловитов. — Дело это обрисовывалось, как грандиозное, по данным этого следствия…
Соколов. — Вам не приходилось беседовать с министром внутренних дел на такую тему, что желательно, создавши подобный процесс, направить его как бы против целой армянской народности, и что деяния дашнакцаканов должны пасть на всю общественную армянскую среду?
Щегловитов. — Нет.
Соколов. — Не намечалась цель — лишить армянскую церковь известных форм самоуправления или автономности?
Щегловитов. — Нет.
Соколов. — Вы не вспоминаете сношений письменных или устных по этому вопросу с тогдашним министром внутренних дел?
Щегловитов. — Я не помню.
Председатель. — Скажите: какое было ваше мнение, ваше profession de foi в области тюремного управления, — по вопросу об отношении прокурорского надзора к представителям тюремного ведомства?
Щегловитов. — Мое profession de foi заключалось в том, что прокурорский надзор должен, в пределах предоставленных ему законом полномочий, следить за законностью содержания под стражею.
Председатель. — То-есть в каком смысле? — В том смысле, что на каждого арестованного было бы надлежащее постановление?
