. — Видете ли, на Красовского к этой поре было прокурором судебной палаты Чаплинским наброшено подозрение; он считал, что Красовский находился уже вне сферы, т.-е., что показания его будут для обвинителя неудобны.
Председатель.
— Значит, дело не в том, что Караев мог повредить защите, а в том, что он мог повредить обвинению?
Белецкий.
— Конечно. Все, что касается Караева, я хорошо не припомню; но письмо Красовскому не было представлено. Быть может, оно было послано потом или передано прокурору судебной палаты.
Председатель.
— На письме имеется резолюция директора департамента: «Получено 20-го сентября. Письма не посылать. Телеграфно предложить его арестовать, как бежавшего из ссылки, независимо от дела Бейлиса. Пометка Броецкого: I-е отделение. Для исполнения». Со стороны закономерности, эти действия вряд ли могут считаться правильными; во-первых, вы не имели права это письмо задерживать на том основании, что явка свидетеля могла повредить обвинению; во-вторых, какое у вас было основание сделать распоряжение об аресте, и, когда оказалось, что он еще не успел уехать, о мерах «к недопущению побега»? Из другой телеграммы полковника Шределя видно, что енисейская администрация отказывается его препроводить. Казалось бы, раз суд его допускает в качестве свидетеля, раз он сам хочет, нужно оказать содействие в интересах правосудия, чтобы свидетель на суд явился. Тут имеется «разбор шифрованной телеграммы из Киева. От чиновника особых поручений Дьяченко на имя директора департамента полиции. Подана 23-го сего сентября 1913 года. Настроение в Киеве приподнятое, среди союзников и кругах еврейской буржуазии, меры предупреждения беспорядков приняты. Замысловский, Виппер охраняются, наружное наблюдение за присяжными заседателями пока не провалено, осуществляется осторожно, но результатов не дает и дать не может, состав присяжных мало интеллигентный — половина крестьян и мелких собственников. Подполковник Иванов категорично доложил, что Караев не оказывал ему агентурных услуг по делу Ющинского». Относительно этих мер: задержки письма Караева, арестование и задержание свидетеля на месте, — вы докладывали министру внутренних дел?
Белецкий.
— Я говорю, что ни одного распоряжения не было сделано помимо двух министров. Я докладывал лично или пересылал письма при своем письме, в своем конверте.
Председатель.
— Так что, иногда были устные, а иногда письменные доклады?
Белецкий.
— Это уже впоследствии. Получая письма, я всегда делал отметки. Потом, также было приказано сообщать Замысловскому все интересные сведения до момента его отъезда, так что, история с Караевым Замысловскому была известна. Возможно, что все мероприятия были сделаны под влиянием совета Замысловского, который с этим делом был хорошо знаком.
Председатель.
— В деле имеется копия телеграммы о наблюдении за присяжными заседателями, которое «осуществляется осторожно, но результатов не дает»; затем копия доклада на бланке директора департамента полиции с выяснением личности Караева. Это действительно было вами препровождено Щегловитову от имени министра внутренних дел, который, «свидетельствуя совершенное почтение его высокопревосходительству Ивану Григорьевичу, препровождает ему копию телеграммы чиновника особых поручений Дьяченко и доклад директора департамента полиции, относящийся к делу Бейлиса». Вы говорите, что-то еще устно докладывалось?
Белецкий.
— Сам Маклаков с ним очень много говорил. Они в ту пору были в самых лучших отношениях. Маклаков распорядился, чтобы Щегловитову сообщалось все по делу Бейлиса.
Председатель.
— А почему нет отметок, что Замысловскому сообщалось? Очевидно, это несколько конспирировалось?
Белецкий.
— Да, это несколько конспирировалось, потому что Замысловский мог говорить со мной, с министром… Многого в резолюциях не писалось.
Председатель
(предъявляет бумагу). — В этой бумаге говорится, что Караев принадлежит к группе анархистов и является типичным представителем подонков общества. Затем буквально значится вот что: (читает): «Из содержания поступившего в департамент полиции совершенно секретного документа, доложенного мной вашему высокопревосходительству 2-го сего сентября, усматривается, что Караев за вознаграждение предложил евреям свои услуги свидетеля при разрешении судом дела Бейлиса в пользу сего последнего и с этой целью предполагал бежать из места водворения. Как видно из донесения начальника киевского губернского жандармского управления Караеву переведена сумма 200 рублей присяжным поверенным Марком Виленским».[*] Не можете ли вы припомнить, какой «совершенно секретный» документ был вами доложен министру внутренних дел 20-го сентября?
Белецкий.
— Я не припомню. Я бы вам с удовольствием рассказал, но у меня в памяти нет.
Щеголев.
— По терминологии — «совершенно секретный документ» к чему относится?