Чхеидзе. — Когда они приехали из Кракова, Малиновского несколько дней не было и эту кампанию раскола провел Петровский. В 1913 году произошел этот раскол, — осенью… Петровский предъявил условия… Я точно эти условия не могу воспроизвести, хотя это было довольно крупное обстоятельство в нашей жизни…
Председатель. — А у вас протоколы не сохранились?
Чхеидзе. — Протоколы велись аккуратно, может быть они во фракции имеются… В протоколах можно много найти характерного по этому вопросу. Относительно этих условий я могу сказать, что мы категорически отказались удовлетворить их. Я сейчас конкретно эти условия воспроизвести не могу, но помню, они казались нам совершенно неприемлемыми…
Соколов. — Можно вам напомнить? Не было ли в числе условий — объявление связи членов фракции со своими партийными организациями и о том, что фракция в своих думских выступлениях должна руководствоваться директивами партийных органов?
Чхеидзе. — Я боюсь категорически утверждать; повидимому, насколько я сейчас могу припомнить, — такой пункт был…
Соколов. — Из хода предыдущих ваших разногласий не вытекало ли такое условие?
Чхеидзе. — Несомненно, вытекало.
Председатель. — Вы встречались с Малиновским в течение полутора лет или года довольно близко… Что вы можете сказать вообще о характере его деятельности и, в частности, о характере его выступлений с трибуны Государственной Думы?
Чхеидзе. — Это человек очень энергичный, человек, который производил впечатление, что он не упускает случаев, чтобы свою работу расширить…
Председатель. — Человек — весьма активный?
Чхеидзе. — Да, несомненно, весьма активный! Я помню, когда он в один из первых дней должен был выступать, я его встретил в кулуарах Думы и он сказал мне: «Я сегодня не выдержу выступления, я чувствую себя в таком состоянии, что я могу упасть»… Я его ободрил и сказал, что в первый раз всегда так бывает, что со мной то же самое было при первом выступлении… Если вы хотите общую характеристику, то он производил на меня впечатление в высшей степени тщеславного и до болезненности самолюбивого человека. Он мне представлялся таким карьеристом, который не остановится ни перед какими средствами для своей карьеры…
Председатель. — Это психологическая характеристика… А характеристика политическая, — особенности его, как выступавшего по политическим вопросам?
Чхеидзе. — Он настолько был выдержаннее всякого другого, настолько резче ставил все вопросы, что мне казалось, что своими выступлениями он хочет доказать, что наиболее энергичные хранители чистоты программы тактики и т. д. — это он и та группа, которая идет под его руководством… Вот такое впечатление он производил. Я тогда не мог сказать, что он делал это с демагогической целью, но общая линия его поведения была такова, что он ударял определенно и ясно там, где другой подходил осторожно, с некоторыми оговорками, и т. д. Вот общий характер…
Соколов. — Как вы считаете: он говорил речи, строго следуя имевшимся запискам или была доля импровизации? Ведь можно видеть, читает человек речь или говорит…
Чхеидзе. — В его речах были места, которые он как бы самостоятельно произносил, но в общем — он читал.
Соколов. — Всегда ли при нем были записки?
Чхеидзе. — Да… Может быть, были небольшие выступления без записок, но при больших выступлениях всегда были записки.
Председатель. — Скажите, какова же оказалась тактика большевиков в Думе после раскола?… Что вы тут можете отметить главным образом, конечно, в связи с деятельностью Малиновского?
Чхеидзе. — Тактика — так сказать — «левее здравого смысла»… Я приведу такой пример. Когда кадеты предложили по ведомству почты и телеграфа 7-часовой рабочий день, большевики голосовали против этого — против 7-часового рабочего дня! Когда мы спрашивали, почему они это сделали? — они говорят: «у нас в программе стоит 8-часовой рабочий день»…
Председатель. — Это вам ответил кто?
Чхеидзе. — Я не помню, кто именно ответил… Они голосовали против, потому что у них в программе стоит 8-часовой день… Этого мотива, конечно, на думской трибуне они не выразили, но голосовали против…
Соколов. — Как относилась Дума к выступлениям Малиновского? В частности, меня интересует следующее: не было ли таких его выступлений, которые вызывали одобрение и даже восторг не только левой части, но центра и даже, может быть, правых? Не вспоминаете ли вы выступления в закрытом заседании по военному вопросу, где он ссылался на то, что добровольцем пошел в японскую войну, что он считает нужным стоять на страже обороны страны и т. д.?
Чхеидзе. — Этого момента я не припомню. Вообще, при выступлениях его, никакого восторга не было. Но что аудитория ему внимала, несмотря на резкость его выступлений, — это несомненно.
Соколов. — Так что, во всяком случае, он умел захватывать настроение Думы?
Чхеидзе. — Да, несомненно.
