Граф Борх, узнав от Мануйлова о телефонных разговорах с Штюрмером Распутина и владыки и поняв из настроения Мануйлова, что это первые раскаты приближающейся грозы против Штюрмера, начал жаловаться Мануйлову на Гурлянда, считая его и Климовича виновниками всего создавшегося неблагоприятного для Штюрмера положения, и, попросив Мануйлова примириться с Штюрмером, обещал серьезно поговорить с последним по этому поводу. Результатом разговора гр. Борха с Штюрмером, по словам Мануйлова, было то, что Штюрмер сначала по телефону, а потом и лично, попросив к себе Мануйлова, принес ему свое извинение за все случившееся. Штюрмер обвинил во всем ген. Климовича, заявил, что вообще он недоволен последним, так как тот, будучи ставленником А. Н. Хвостова, не внушает к себе доверия со стороны его, Штюрмера, подвел его со своими двумя записками по польскому вопросу и по поводу деятельности союза земств и городов, хотя и секретно изданными, но разосланными такому значительному числу лиц, даже не входящих в состав правительства, как, например, мне, что эти записки попали в Государственную Думу и в прессу и могут послужить темою для запросов и что он, Штюрмер, оставляет Климовича на службе лишь потому, что последнего усиленно поддерживает товарищ министра Степанов, пока еще не вошедший в курс дела департамента полиции. Все мною только что изложенное, мне, затем, подтвердил лично и гр. Борх, пришедший ко мне, как я понял по указанию Штюрмера, узнать, каково мое настроение в отношении Штюрмера, так как гр. Борх усиленно старался подчеркнуть мне, что Б. В. Штюрмер очень сожалеет о всем случившемся со мною и питает ко мне снова старое чувство расположения и что во временном его, Штюрмера, охлаждении является виновником тот же Гурлянд. При этом на мой вопрос о том, где теперь происходят свидания Штюрмера с Распутиным, гр. Борх мне заявил, прося держать в секрете, что они встречаются у него, гр. Борха, на квартире, рядом с домом министра, на Фонтанке, № 18, во дворе, так как, несмотря на предложение Мануйлова, он, гр. Борх и Штюрмер считали неудобным продолжать дальнейшие свидания Штюрмера с Распутиным на квартире г-жи Орловой-Лерма.
Хотя примирение Мануйлова со Штюрмером состоялось, тем не менее, Мануйлов, борясь за свое положение, не мог примириться с тем, что все-таки около Распутина, в лице фрейлины Никитиной, находилось лицо, постоянно наблюдающее за Мануйловым и охраняющее интересы Штюрмера, а в лице ген. Глобачева и его филеров — человек, близкий и в служебном и в дружеском отношениях к Климовичу, который, хорошо зная Мануйлова и лично, и со слов Климовича и Комиссарова, мог держать Климовича в курсе всего того, что Мануйлов проводил через Распутина как в личных выгодах, так и в отношении ген. Климовича. Поэтому Мануйлов постарался заронить чувство подозрительности и в отношении Глобачева как у Распутина, так и у Вырубовой; но, зная мое расположение к Глобачеву, мне об этом ничего не сказал, и я узнал про это случайно.