Падение «Вавилона»

Я же, попивая шампанское в кругу друзей своей подружки, размышлял о своем личном штурме этого славного города, полагая, что штурм все-таки удался и вышел я из него победителем. Скромным, незаметным, но все же…

Новогодний подарок преподнес мне Олег, вручив за неполных два часа до начала празднества серпастый паспорт с немецкой и американской бизнес-визами, где стояло мое имя и имелась знакомая черно-белая фотография, скрепленная с документом блекло-синей печатью российского МИДа.

— Вот так да! — восхитился я.

— Итак, — пресек Олег мои восторги своим бесстрастным, ровным голосом, — прибудешь в Нью-Йорк, возьмешь такси, поедешь в ближайший мотель, где переночуешь. Утром в Бруклине купишь газету «Новое русское слово». Русского там, правда, ничего нет, все еврейское, ну да плевать… Главное — объявлений о сдаче квартир и комнат там полно. Снимешь жилье. Желательно — комнату. Поскольку тебе потребуется нейтральный почтовый ящик, в который ежедневно кто-то заглядывает. Далее отправишься в Манхэттен, вот тебе адрес и телефон… — Он протянул карточку. — Это очень хороший адвокат. Двадцать лет проработал в иммиграционных службах. Расскажешь ему свою историю. Мол, родился в США, сейчас прибыл из России, имея временную визу. Хочу восстановиться в гражданстве. Все.

— Как все?

— А, ну да… — Он улыбнулся устало. — Через две недели после прибытия дашь в этом же «Слове» объявление: «Потерян на Брайтоне бумажник крокодиловой кожи с грин-картой. Нашедшего ждет вознаграждение.» И номер телефона. Звонить тебе навряд ли кто будет, кроме меня, так что…

— Точно позвонишь? — спросил я.

— Если буду жив, — прозвучал равнодушный ответ. — Но я постараюсь. Телефоном обзаведешься сотовым, номер его хозяину квартиры не давай.

На том мы и расстались.

Тем же новогодним вечером я позвонил в Москву маме, поздравив ее с праздником и уверил родительницу, что жив, здоров, благоденствую, чего и ей желаю.

— А у меня интересная новость, — сказала она. — К нам, Толя, представь, вернулся папа.

— Ничего себе… — промямлил я. — Воссоединение семьи? Чего это вы удумали?

— Ну, так получилось… Так что твои беспутные родители вновь вместе.

— Тогда примите дополнительные поздравления, — вздохнул я. — Надеюсь, это у вас всерьез.

— Мы тоже на это надеемся…

Ясным январским утром Ингред проводила меня, слегка покачивающегося от некоторой слабости и абсолютно индифферентно воспринимающего лиц противоположного пола, в аэропорт Тегель и, сурово погрозив пальчиком, расцеловала на прощание, перепачкав мои щеки слезами и губной помадой. Последовал наказ: немедленно сообщить о своем прибытии из Нью-Йорка и столь же немедленно обзавестись телефоном.

Далее, без проволочек миновав таможню и пограничников, я уселся в «боинг» и взмыл над твердью земной, глядя в иллюминатор, где виднелось узкое и длинное, с тупо, как у самурайского меча, скошенным острием крыло самолета, бесшумно рассекающее облачную пелену.

Вскоре под крылом стылым свинцом зарябил океан.

Сбылось.

Я улетал в Америку.

ЧАСТЬ 3. СТОЛИЦА МИРА

1.

Поздним вечером, прилетев в нью-йоркский аэропорт Кеннеди и усевшись в желтое такси, я попросил шофера отвезти меня в какой— нибудь из бруклинских мотелей, находившихся поблизости от квартала российских иммигрантов.

— В какой подешевле? — спросил водитель.

— Да, — сказал я, решив не шиковать.

— Самый дешевый — «Harbor Inn.» Ночь — восемьдесят долларов… Устроит?

Недорогой приличный пансион в Берлине обошелся бы мне в тридцать, так что за сумму практически втрое большую я мог рассчитывать, как мне подумалось, на значительные удобства, а потому с таковым предложением шофера без колебаний согласился.

Такси вырулило на скоростную дорогу, тянувшуюся вдоль океанского побережья, и понеслось по ней, безликой и серой, в густом и стремительном потоке машин.

Мотель располагался прямо у съезда с трассы, рядом с заросшим кустарником пустырем, обнесенным забором из металлической сетки.

Я вошел в крохотный холл, тут же уткнувшись в стойку портье, отделенную от внешнего мира мутным пуленепробиваемым стеклом, за которым восседала какая-то старуха лет восьмидесяти с пудовыми золотыми серьгами, в блондинистом парике, в темных очках, с обрюзгшей физиономией, зашпаклеванной густой косметической штукатуркой.

— Номер на ночь, — сказал я, просунув в щель, проделанную в стекле, сотенную купюру.

Мне возвратили сдачу и вместе с ней латунный почернелый ключ.

Я поднялся в темный номер, не без труда отыскал на стене вывалившийся из углубления в ней выключатель, болтавшийся на спутанных проводах. В комнате резко и тяжело воняло застоявшимся табачным перегаром. Ковровое покрытие было заляпано какими-то рыжими кляксами, белесыми разводами, и кое-где на нем отчетливо различались следы башмаков прошлых постояльцев.

Я отдернул жалюзи на окне, превкушая насладиться видом ночного города, но взгляд мой уперся в глухую стену соседнего здания. Повесив пальто, я присел на кровать, глядя на тумбочку, на чьей деревянной поверхности виднелись многочисленные следы от затушенных окурков.